Блог психолога: ради детей — жить вместе или развестись?
- Елена Савинова
- психолог
Автор фото, UNIAN
Підпис до фото,Стоит ли сохранять брак любой ценой, мотивируя это заботой о детях?
Довольно часто слышу: я бы давно ушел, но у нас же дети. Люди продолжают играть счастливых супругов, думая, что ребенок ни о чем не догадывается. А потом эти дети, ради которых двое много лет портили друг другу жизнь, несут бремя вечного долга, который невозможно отдать.
Как выйти из этой сложной, но достаточно распространенной ситуации? Или как в нее не попадать вообще?
Не сменить ли маме мужа?
Для начала важно понять: с ребенком невозможно развестись, отцовство — на всю жизнь, несмотря на то, вместе или отдельно вы живете и сколько времени уделяете общению.
Важно не смешивать семейные и родительские отношения — это две автономные подсистемы в семье.
То, что происходит между вами как мужем и женой, не должно касаться детей, потому что они сразу все принимают на свой счет, виня себя в семейных проблемах.
Потому, если родители начинают советоваться с ребенком, расстаться им или нет, или мама жалуется, какой плохой папа, или еще хуже — спрашивает, не выйти ли ей замуж за дядю такого-то, ребенок, с одной стороны, чувствует свою вину за все происходящее. С другой — ввязывается в несвойственные и непонятные взрослые отношения, в которых ему предлагают стать на позицию одного из родителей, другого же признать «плохим».
Підпис до фото,Советоваться с ребенком о возможном следующем браке — не самое худшее, что может придумать один из родителей
На самом деле, в таких ситуациях ребенок просто боится потерять одного из родителей, каждого из которых любит одинаково, потому что ему еще трудно разделять супружеский и родительский уровни в отношениях. Поэтому разговоры о дальнейшей судьбе брака желательно вести в отсутствии детей.
А если уж дошло до развода, нужно объяснить, что расстаетесь как муж и жена, а как родители всегда будете вместе. Потому что это так на самом деле и есть.
Для нормального развития ребенку важно знать, что у него хорошие оба родителя. Поэтому, например, когда мать постоянно рассказывает дочери, что ее отец — плохой муж, дочь начинает смотреть на папу мамиными глазами.
Смешивая с маминой «легкой» руки в своей детском сознании роли мужа и отца, будущая женщина решает, что поскольку папа — плохой муж, значит — он и плохой отец. Психологически она таким образом избавляется от надежного отца.
Став взрослыми, такие «безотцовщины», пусть даже и из полных семей, в каждом мужчине подсознательно ищут для себя отца, что делает их дальнейшие отношения негармоничными.
Ужасный конец или бесконечный ужас?
Автор фото,
Підпис до фото,Установка «Если бы не ты» считается самой опасной для маленькой личности
Миной замедленного действия можно назвать все детоцентричные браки. Потому что если люди поженились, когда на свет должен был появиться их ребенок, сосуществуют, делая хорошую мину при плохой игре «ради детей», то получается, что как только дети вырастут и уйдут из дома, им время разводиться?
Предчувствуя такую развязку, родители стараются как можно дольше удержать детей в семье. Например, запугивают трудностями самостоятельной жизни, преувеличивают важность близости к родителям. Мол, никто тебя не будет любить так, как мы, чужим людям ты не будешь нужен.
Таким образом формируется зависимая личность, которая при первых же трудностях возвращаться в родительский дом.
Иногда, если это дочь, она на короткое время может «сходить» замуж, чтобы потом вернуться, но уже не самой, а с ребенком. И хотя для порядка новоиспеченные бабушка с дедушкой сочувствуют дочери, подсознательно же радуются, ибо им теперь есть кем заниматься, значит их брак спасен.
Как видим, дети, которые выросли в детоорентированных семьях, за свою свободу как бы «откупаются» от собственных родителей уже своими детьми.
Развод — очень болезненный процесс, но это, так сказать, и точка, после которой самое страшное — позади, появляется надежда на выздоровление.
Безрадостное же, но «освященное» якобы высокой идеей сосуществования «ради детей» — растянутое во времени несчастье всех членов такого сообщества, которое прививает ген неблагополучия даже следующим поколениям. Потому происходит оно на фоне взаимной неискренности, мешанины из ложных установок на кажущееся согласие, ради которого пренебрегают настоящими чувствами, а потом и вовсе разучиваются слышать себя.
В таких внешне нормальных семьях накапливается «внутренний» долг детей за пожертвованное им счастье жить с обоими несчастными родителями.
Установка «Если бы не ты» считается самой опасной для маленькой личности.
Когда ребенок слышит или чувствует: «Если бы не ты, мы бы с твоим отцом давно расстались бы», он это понимает так: если его не будет, родителям станет легче. Такое самопожертвование ради него формирует в ребенке деструктивную установку, которая в крайнем случае может привести даже к попытке самоубийства — чтобы родителям было легче.
Поэтому решайте сами, что лучше, в том числе для детей — сохранив взаимоуважение и психическое здоровье всех вовремя разойтись или жить во лжи ради мифического семейного покоя. В любом случае, ребенку будет лучше остаться с тем из родителей, который больше уважает другого.
Сначала вы — супруги, затем — родители
Автор фото, Getty
Підпис до фото,Родительские обязанности, как новый элемент в семейной системе, появившийся позже, должны подчиняться супружеским
Как же надо себя вести, чтобы появление в семье детей не приводило (как сейчас, к сожалению, часто бывает) к разрушению отношений?
Желательно помнить, что супругами вы стали раньше, чем родителями. Родительские обязанности, как новый элемент в семейной системе, появившийся позже, должны подчиняться супружеским, быть, так сказать, производными от них. То есть любовь к ребенку в здоровых отношениях идет через любовь к партнеру.
У нас же довольно распространенной является ситуация, когда жена после появления ребенка полностью концентрируется на нем, мужчине же, который также пытается вмешаться в процесс воспитания, нередко говорится, что он делает не то и не так.
Итак, у мамы с ребенком возникает новое совместное «мы», а папа (он же когда-то — любимый человек), чувствуя собственную ненужность, нередко пускается во все тяжкие. Возмущенная жена поднимает шум, забыв, что это она первая поменяла приоритеты, поставив на первое место ребенка и вытеснив таким образом из брачного пространства мужа.
Кстати, часто так бывает в прямом смысле — малый перемещается в супружескую кровать, потому что так удобнее, да и нередко остается там вместо папы.
Ребенок же, выйдя из возраста младенца, начинает в такой ситуации осознавать себя, независимо от пола, в качестве «функционального» мужа, что проявляется и в пренебрежительном отношении к настоящему мужу мамы, своему отцу.
В то же время ребенок, который в силу своего возраста является неготовым к несвойственной ему роли, является дезориентированным, на него давит ненужный груз ответственности вроде «я теперь за папу».
Опоминаются же все, когда наконец «лишний» папа, он же фактически «отставной» муж, объявляет, что уходит из семьи.
Наиболее приемлемой является диспозиция, когда мать и отец говорят детям: вырастешь — будешь красивой, как мама, или сильным, как папа. То есть на первое место ставят себя как супруги, а детей любят как продолжение друг друга.
Так сохраняется взаимное уважение. Ребенок не ввязывается во взрослую жизнь, зато чувствует за собой прочную опору любящих родителей.
откровения жертв домашнего насилия – Москва 24, 07.03.2019
С 8 по 10 марта в городах России и Белоруссии пройдет благотворительная акция «Не виновата» в поддержку женщин, переживших домашнее насилие. В рамках акции проведут различные концерты и творческие мероприятия, вся прибыль от которых будет направлена фондам поддержки женщин, столкнувшихся с такой ситуацией. Две смелые героини поделились с порталом Москва 24 своими сокровенными историями и рассказали о страшных годах жизни с мужем-тираном.
Ангелина, терпела побои в течение 3,5 года
Фото: предоставлено героиней материала
С ним мы познакомились в интернете в 2012 году, но не на сайте знакомств, а в группе в соцсети, где обсуждали политику. В одном из острых споров, который разразился онлайн, за меня вступился парень, потом мы перешли на общение в «личке». Мне тогда было 23 года, а ему 31. Общались в основном на политические темы, но потом он пригласил меня встретиться. Я приехала просто пообщаться с соратником по взглядам, а он подарил цветы и сказал, что я ему понравилась.
Через какое-то время мы стали встречаться, но так как жили в разных городах, виделись только один раз в месяц, остальное время – онлайн. Внешне он мне не очень нравился, но подкупало то, что он уважал меня, понимал и не требовал ничего в сексуальном плане, зная, что я следовала принципу не спать до свадьбы.
Тем не менее, тревожные «звоночки» были уже тогда. Сам по себе он человек агрессивный, грубый, мог наорать без повода. Например, если у него машина не заводилась, а я что-то говорила в этот момент, у него вспыхивала агрессия.
При этом он открыто рассказывал, как бил первую жену и потом другую девушку, с которой был в отношениях. Но так как он говорил, что обе были гулящие, у меня тревоги не возникало: думала – ну я же не такая!
Предложения руки и сердца как такового не было, мы просто отдыхали на море, и он сказал, что по возвращении домой мы подаем документы в ЗАГС. Помимо того, что мне уже хотелось семью, детей и переехать в город покрупнее, где он как раз жил, давил еще один серьезный аспект: я была ему должна. Мы с мамой брали кредит в банке и не могли его погасить. Нас сильно жали коллекторы, тогда он взял и оплатил долг.
Так, через год после знакомства мы поженились. Любви не было. Даже помню, что перед тем, как ехать выбирать свадебное платье, я сидела на вокзале и плакала. А под конец еще узнала, что он пьет, хотя и обещал, что в семейной жизни с этим завяжет.
Накал страстей начался уже с первого дня совместной жизни, были какие-то оскорбления, он постоянно требовал, чтобы я заступалась за него в конфликтах в интернете. Потом он выпивал и предъявлял претензии: «Ты мямля, лохушка, и слова за меня не можешь сказать». Постоянные побои начались уже через пять месяцев. Он мог избить за какие-то мелочи: чай долго несла или картошку порезала мельче, чем он любит. А если мне в соцсети кто-то написал «привет», ему прямо крышу срывало, так сильно начинал ревновать. Любой разговор, даже о музыке, мог вызвать агрессию, много скандалов также возникало на фоне пьянок.
Как-то на одном из праздников опять затронули национальную тему, и он вскипел. Взял торт со стола и бросил его на пол. Потом он набросился на меня, я стала убегать в другую комнату, а он догнал и ударил меня по лицу. Из губы потекла кровь.
Дальше такие ситуации стали повторяться все чаще, он уже не мог остановиться. Я пыталась с ним разговаривать, выяснить, в чем проблема? Он ответил, что «пока побоев не было, то и не хотелось, а теперь сам понимаю, что когда срываюсь, то уже не могу остановиться, так и с прошлыми женщинами было». Он понимал, что это уже проблема, но на мои предложения пойти к психологу или наркологу отвечал отказом: «Не хватало еще, чтобы я до такого опустился».
Он мог издеваться надо мной на протяжении нескольких часов подряд. Унижал, садился на меня, избивал, в основном по голове. Потом кровь из носа шла.
После очередного раза у меня было сотрясение мозга и ушиб тройничного нерва, синяки по всему телу. Я хотела уйти, но он слезно извинялся, говорил, что любит и не может без меня, называл себя мразью и сволочью. В итоге я его простила, не ушла тогда. В течение года были побои и примирения, а еще через год я забеременела, стала зависимой от него, а он стал вообще неуправляемый.
Два раза после сильных побоев я ходила к врачу, но при этом никогда мужа не выдавала. Выдумывала истории: упала во дворе, неизвестные ограбили на улице. Ни в центры помощи, ни в полицию я не обращалась. Как-то в очередной раз он меня побил, а на утро сказал: «Интересно, а как это, жить и знать, что тебя в будущем отп**дят?». Тогда я поняла, что он не собирается меняться. Последней каплей стали разборки на очередном семейном празднике. Это было уже при его родителях. Отец тогда с ним разговаривал, объяснял прописные истины, но все без толку.
В итоге целых 3,5 года я терпела побои. Друзья про это знали, советовали уходить и даже предлагали его наказать, но я была против. Через год после рождения дочери мы разошлись. Хотя развод он до сих пор не дает, считает, что мы муж и жена. Иногда, когда захочет, может потащить меня куда-то. Пока был на заработках, присылал алименты, но сам говорит, что это не алименты, мы семья. При этом дочку он не видит, не интересуется, как она – ему все равно.
У меня и так была низкая самооценка, а сейчас вообще ниже некуда. Психика не выдерживает, срываюсь на всех. На мне ведь все: съемная квартира, мама на пенсии, ребенок, животные. Сейчас работаю завхозом, но параллельно учусь на педагога, когда закончу, собираюсь устроиться в отдел по делам несовершеннолетних. Осталось продержаться три месяца, там и зарплата хорошая будет, и не придется унижаться за помощь, чтобы кормить семью.
Ольга, терпела побои 8 лет
(имя изменено по просьбе героини)
Фото: предоставлено героиней материала
Мы познакомились 10 лет назад через общих друзей, когда пришли к ним в гости. Сначала все было романтично, фактически любовь с первого взгляда, и в принципе никаких тревожных знаков я не замечала. Отношения закрутились так быстро, что мы стали встречаться, и через полтора месяца я уже забеременела.
Сначала он вроде был рад, но потом оказалось, что он не готов принимать проблемы, возникавшие в процессе беременности. У меня был токсикоз, не всегда хорошо себя чувствовала, в итоге появилась необходимость лечь в больницу на сохранение. Тогда он начал как-то странно себя проявлять и требовать, чтобы я была такой же, как и в момент знакомства.
Он стал сам решать, ложиться мне в больницу или нет, потом запретил общаться с друзьями, потому что ему не нравились их советы. Уже тогда он старался все контролировать, начал читать мои письма, слушать все телефонные разговоры, запрещал ставить пароли и требовал, чтобы я ему все рассказывала. Причем считал, что делает это из хороших побуждений и во благо семьи.
На тот момент я училась, а он, будучи на четыре года старше, уже работал. Во время беременности мне пришлось взять академический отпуск, но после рождения ребенка он обратно на учебу меня не пустил.
Он запер дверь и сказал: «Все, твой институт закончен, теперь работать тебе не надо, это буду делать я. А твое дело сидеть, борщи варить, за ребенком ухаживать и делать все, что я скажу».
На работу тоже не давал устраиваться, однажды разбил мой телефон, чтобы я больше не смогла договариваться о собеседованиях. Потом разбил ноутбук, когда ему не понравилось одно письмо. Причем письмо было от подруги, где она просто вспоминала одного нашего общего знакомого. Он принял это как личное оскорбление, а с представителями мужского пола вообще запретил общаться.
Позже он стал звонить моим друзьям и подругам, что-то им говорил, после чего мое с ними общение прекращалось. Скорее всего, он серьезно запугивал людей, вплоть до угроз родственникам и убийства. С родителями мы тоже не общаемся, потому что они изначально были против нашей женитьбы. Таким образом, года через два я уже не общалась ни с кем из «внешнего мира». Просто смирилась с этим в какой-то момент и поняла, что если не делать лишних звонков и слушать его, то все будет более-менее ничего.
Но потом он стал драться, бить меня. Сначала это было не сильно: где-то толкнул, еще что-то. Но потом он стал чаще пить и через 2,5 года после женитьбы, прямо на Новый год, он устроил драку. Причем с нами была его мама, которой тоже досталось. Его взбесило то, что мы с мамой спокойно попросили его больше не пить. Мы пытались его остановить, но это было бесполезно.
После второго случая побоев я обратилась в полицию, но они отказали в возбуждении уголовного дела, потому что было недостаточно доказательств, что это сделал муж. По идее там проходили статьи 116 и 119 (ст. 116 УК РФ «Побои», ст. 119 УК РФ «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью». – Прим. ред.). Когда пришел участковый, муж сказал, что ничего подобного в семье не происходит, что он «не бьет и нормально себя ведет, но может быть иногда наказывает», – это так у него называется. А после разговора с участковым ситуация в семье еще сильнее ухудшилась, муж стал вообще неуправляемым.
Когда он разбил мне нос, я ходила в травмпункт, но испугалась сказать, что это побои, ведь если бы там завели уголовное дело, мне бы не поздоровилось. Я боялась, что если это всплывет, он может просто меня убить.
Он запирал меня дома, пока синяки от побоев не заживали. Главным было, чтобы соседи этого не увидели. И старался бить так, чтобы следов было не видно, в основном по голове. Самое страшное, что в доме был маленький ребенок, который все это видел. Он тоже папу боялся, садился, закрывал уши, глаза, и пытался на все это не смотреть. Мне было очень тяжело, но огородить его от этого я никак не могла. Потом снова были обращения в полицию, но в какой-то момент я потеряла надежду, что они мне помогут. Пыталась сама поговорить с ним по-хорошему, но он просто не слышал.
Его агрессия могла наступить в любой момент: мог побить за то, что я забыла поперчить мясо, или сломать ребенку планшет за то, что он не пошел чистить зубы по первому требованию. Вдобавок вспоминал мне какие-то старые обиды и бил еще и за это. Скандалы и драки происходили волнами: то возникали, то утихали. Но в последний год периодов затишья практически не было.
Я терпела все это в течение восьми лет, но в какой-то момент районный психолог, к которому я ходила, поняла, что ситуация не меняется, и посоветовала обратиться в Кризисный центр помощи женщинам и детям. Она сама позвонила и сообщила, что мы можем туда приезжать. Тогда мы с ребенком собрали вещи, подождали, пока он уйдет, и вышли.
Сейчас, находясь в центре, я чувствую психологическое облегчение, со мной разговаривают специалисты, с ребенком также ведется работа, индивидуально и в группе. Хотя муж знает, где мы. Уже звонил и говорил, что мы его позорим, что у нас в семье все нормально, и мы должны вернуться обратно. Но понятно, что ничего не изменится. Перед тем, как уйти, я уже подала заявление на развод. Сейчас идет бракоразводный процесс, а я определяюсь, где мы будем жить и куда устроиться работать.
Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было уходить раньше, когда уже начался контроль, даже еще не побои. Женщинам, находящимся в подобных ситуациях, обязательно нужно обращаться в полицию, но безопаснее делать это уже из кризисного центра. Рисковать не следует, ведь такие люди могут действительно покалечить, если не убить.
Куда обращаться, если вы стали жертвой домашнего насилия
Фото: depositphotos/ djedzura
В Москве при Департаменте социальной защиты населения действует «Кризисный центр помощи женщинам», это единственное государственное учреждение в столице, основным направлением деятельности которого является помощь в подобных ситуациях. Стационарные отделения кризисного центра предоставляют 70 койко-мест на временное проживание женщинам (одной или с ребенком), пострадавшим от психофизического насилия в семье. Помимо государственного центра, помощь женщинам оказывают и различные некоммерческие организации.
Если стационар города принимает только москвичей, то на «телефон доверия» (8-499-977-20-10 или 8-488-492-46-89) могут позвонить женщины из любой точки страны. Ежедневно на «телефон доверия» и «горячую линию» (стационар) поступает около 25 звонков. Всего с 2014 по 2018 гг. за психологической помощью женщинам и детям в Центр поступило более 44 тысяч очных обращений и почти 24 тысячи обращений на «телефоны доверия». Примерно 10–15% позвонивших женщин решаются обратиться в центр и пройти реабилитацию. Жители других городов перенаправляются в профильные государственные или некоммерческие организации по месту проживания.
Как отмечают специалисты Кризисного центра, физическому насилию, как правило, предшествует длительное психологическое насилие в виде постоянных оскорблений, насмешек, критики любого мнения женщины и так далее. Поэтому в первую очередь женщине в такой ситуации необходимо обратиться за квалифицированной помощью к психологу.
Если вы подверглись физическому насилию в семье (это относится и к тем случаям, когда следов побоев на теле не видно), необходимо продумать план безопасности себя и детей, обратиться за квалифицированной помощью в Кризисный центр помощи женщинам и детям.При получении телесных повреждений (рассечение кожных покровов, переломы, гематомы и других) в результате физического насилия в семье, необходимо обратиться в полицию, документально зафиксировать побои и повреждения, а также найти убежище, чтобы изолировать себя от обидчика. Если женщина получает убежище в стационаре, то ей незамедлительно оказывают психологическую, медицинскую, социальную помощь. Если решает укрыться у родственников, то она также может обратиться за помощью в Кризисный центр. Это относится ко всем пострадавшим, включая свидетелей насилия, чаще всего это дети.
«Всё кончено, твоей мамы больше нет». Потерявшие близких и их истории
В Казахстане, где коронавирусом заражены десятки тысяч людей, сообщения в социальных сетях напоминают вести с фронта: постоянно появляется информация о новых смертях. Люди пишут, что больные в критическом состоянии умирают за нескольких часов, иногда прямо в машинах скорой помощи, из-за отсутствия мест в переполненных больницах. В госпиталях не хватает аппаратов вентиляции легких, кислородных баллонов и лекарств, неотложки не прибывают на вызов. Это истории людей, чьи близкие скончались от коронавируса, а также пневмонии, эпидемия которой происходит в стране «параллельно» с распространением COVID-19 (эти случаи с недавнего времени считают «возможным случаем коронавируса», но в статистику COVID-19 не включают).
«НА ВСЮ БОЛЬНИЦУ ОДИН ГАЕЧНЫЙ КЛЮЧ»
Айжан Дюсенова — жительница города Караганды. Ее 51-летний брат Кайрат Дюсенов скончался от двусторонней пневмонии 3 июля. Его легкие были поражены на 100 процентов.
Брат начал болеть 16 июня. У него поднялась температура. Сначала обратились к семейному врачу в поликлинике, к которой мы прикреплены. «У вас просто ОРВИ», — сказал тот и ушел. Дали парацетамол и аспирин. Брат начал лечиться. Постоянно поднималась температура. Врач сказал, что будет звонить и лечить на дому. Но никто так и не позвонил. Потом сказали вызвать скорую. Неотложка вообще не приезжала. 23 июня ему стало хуже. У него одышка пошла. В 14:00 вызвали скорую. Они пришли только в 22:00 вечера и спрашивают: «А где пациент? Он уже умер, что ли?»
Житель Караганды Кайрат Дюсенов.Мы сами повезли его в поликлинику. Сами сделали компьютерную томографию платно. КТ показала, что у него 100-процентное поражение легких. А человек ходит сам. В тот же вечер мне позвонил племянник и говорит: «Папа задыхается, скорая не приезжает». Я приехала и забрала его на такси. Сперва не знала даже, куда везти его. По городу возила. Потому что все больницы говорили, что не принимают, что «только скорой».
В итоге я повезла его в Карагандинскую областную клиническую больницу. Они не хотели меня пускать даже. Я забежала, когда двери были открыты и сказала: «Возьмите моего брата. Я отсюда не уйду, пока не положите его». Его приняли все-таки. Брат разговаривал, был в сознании, но речь была несвязная, так как у него было полное поражение легких. Врачи спрашивали о контактах с зараженными коронавирусом. Оказывается, были. Он четыре дня был в командировке. Проверял объекты железной дороги. Он ревизором работал. Один парень только в конце командировки сказал, что у него мать болеет коронавирусом. Через неделю все, кто был с ним в командировке, заболели.
Вот мой брат тоже заболел. Его должны были сразу проверить. Он сказал врачам из поликлиники, что он контактный. А они ему: «У вас просто ОРВИ» — и отправили домой.
23 июня мы его еле положили в больницу. 25-го утром ему сказали, что у него положительный анализ на коронавирус.
Такой ключ просил принести в больницу Кайрат Дюсенов для подключения кислородного баллона.Его изолировали, положили в отдельную палату. И вообще ничего не предпринимали. Целых два дня, 25 и 26 июня, его не лечили. Он просто лежал. Ему кислородную подушку дали и сами не заходили туда: все боялись. По протоколу его сразу должны были начать лечить. Мы с ним по WhatsApp’у общались. Он мне пишет: «Мне ничего не дают, лекарства не дают». Я ходила в больницу. Никто, кроме медсестер, не выходил. Врача нет. Не знала, у кого спросить, почему его не лечат. Все говорят: «Мы не знаем, не знаем».
После того как мы положили брата, пошел поток людей с пневмонией, они бесконечно поступали в эту больницу. Ажиотаж начался. Брат писал, что медсестры ему говорили: «Ой, мы про вас забыли». Не успевали, наверное, но как можно про человека забыть? Я говорю: «Ты по баллону стучи, чтобы тебя слышно было». В туалет он хотел, никто его не водит. «Айжан, я в туалет хочу, в туалет хочу», — говорил он. Я сказала ему, чтобы он попросил утку, не стыдился. «Ты же как на войне. Сам себя спасаешь», — сказала я.
За кислородным баллоном нужно следить, потому что он холодный. Его дают временами. Нужно переключать. Оказывается, на всю больницу один гаечный ключ, чтобы переключать. Он мне в девять часов пишет: «Айжан, принесите мне гаечный ключ, потому что в течение дня я пять раз чуть не умер от [нехватки] этого кислорода».
Я через знакомых начала искать места в реанимации. Звоню: «Ему ничего не делают. Умирать его оставили в палате». В тот же день его еле положили в реанимацию.
Врач сказал мне, что нужно найти лекарство «Актемра» (иммунодепрессор). Начали искать его по всему Казахстану. Нет. Нашли только в Турции. Капсула стоила 600 тысяч тенге. Мы собирали деньги по всем родственникам, друзьям. За день собрали два миллиона тенге. Нашли человека, который сможет привезти в Алматы. Из Алматы отправили в столицу. Оттуда встретили сами на машине. Привезли лекарства в Караганду. Начали ему колоть. 2 июля нам сказали, что ему очень хорошо стало. Мы так обрадовались. «Сам Бог помог нам», — думали мы.
Но врачи не учли, что нужны дополнительные препараты против тромбов, чтобы разжижать кровь. 3 июля в 16:30 он скончался из-за тромбоэмболии. Температура у него спала. Но давление периодически поднималось. Это первые звоночки о том, что тромбы начали появляться. Любой нормальный врач понял бы это. Ему надо было разжижать кровь. Они этого не делали. Потом я врачу писала: «Ни один реаниматолог, никто не вышел, не сказал, от чего умер мой брат. Если вы не хотите, чтобы я искала правды и не подавала в суд, объясните мне нормально». Она мне намекнула, что «не все врачи квалифицированны».
Больница совершенно не была готова. Врачи совсем молодые. Нам даже говорили, что его не смогли положить на живот, потому что он грузный. Десять дней он лежал в реанимации. И ровно десять дней я звонила в кол-центр. Никакой связи не было с ним. Мы не знали, что с ним делают. Он без легких держался десять дней. Уверена на 100 процентов, что его можно было спасти.
Тела умерших в карагандинской клинике. Фото предоставлено родственниками Кайрата Дюсенова.У него остались трое детей: двое сыновей и дочь. Младшему сыну 14 лет. Ему особенно тяжело. Он плачет. Говорит: «Айжан-тате, не верю, что папы нет». Что мне ответить? Мне самой не верится…
«СТАЛО ХУЖЕ ПОСЛЕ АНТИБИОТИКОВ»
Айнур Ергали — дочь 55-летнего жителя Шымкента Ергали Шырманбаева, скончавшегося от пневмонии.
Отец заболел 29 июня, и мы вызвали скорую помощь. Они сказали, что у него ангина, и сделали ему укол. После этого он чувствовал себя хорошо. Сильно не болел. Потом ему снова стало плохо, начались проблемы с дыханием. Приехала скорая помощь и увезла его в школу, где открыли стационар. Там были только кровати. Не было ни врачей, ни лекарств, ни аппаратов. Сотрудники стационара вернули его обратно, сказали, что он в тяжелом состоянии и они не могут его принять. Через одного врача в стационаре договорились, чтобы его повезли в клиническую больницу. Там тоже пришлось некоторое время подождать у входа, потому что его не хотели принимать из-за тяжелого состояния. В итоге приняли и сказали, что подключат к аппарату [ИВЛ].
Но в тот день так и не подключили. Отец позвонил утром и попросил привезти специальный шланг. Сказал, что без этого шланга его не могут подключить к аппарату. Я целый день ходила по Шымкенту в поисках, но так и не смогла найти. Сказали, что по городу нет. Искала в Алматы. Но и там не было.
На следующий день отца перевели в отделение реанимации и подключили к аппарату. Ему стало лучше. Когда он говорил с нами по телефону, голос звучал бодро. Врач сказал, чтобы мы принесли антибиотик «Монепрам». Все лекарства я доставила ему лично. Мы обошли весь Шымкент и с трудом нашли. Однако после системы, уколов и антибиотиков отцу стало хуже. Вечером, когда мы говорили с ним по телефону, он сказал, что эти лекарства, которые ему дают, кажется, ему не подходят. Мы попытались его успокоить и сказали: «Возможно, они так действуют, вы должны выздороветь». На следующий день мы едва слышали его голос. Во второй половине дня он скончался.
Антибиотики, которые ему кололи, оказывается, способствуют накоплению жидкости в легких. Каждый человек реагирует на них по-разному. Они всех лечат одинаково. Не смотрят, принимает организм человека эти антибиотики или нет. Если бы отца можно было вылечить без аппарата, я бы забрала его оттуда. До сих пор жалею, что не сделала этого. Санитар пожилого возраста рассказал мне плача, что был рядом с отцом. «Я дал ему воды, чай. Умер у меня на руках. Сказал, что уколы и система отрицательно сказались на его самочувствии», — рассказал он.
Отец на своих ногах зашел в больницу и отделение реанимации. Он был водителем грузовика. Никогда не болел. Я бы поняла, если бы ему было 80 лет и он был прикован к постели. Ему было всего 55 лет, был в расцвете сил. Я виню врачей в смерти отца. Хотела найти виновных и дойти до конца. Но не захотела, чтобы трогали тело отца. Аллах всё видит. Многие плакали и говорили, что их отцы, матери, братья скончались из-за лекарств, назначенных врачами.
Я негодую из-за отсутствия квалифицированных врачей и неготовности наших властей. В школе открыли стационар. Там не было ни лекарств, ни шлангов. Почему моего отца перевозили из одного места в другое? Понимаю, что нет мест. Люди умирают, не доезжая до больниц. Но почему нет мест? Куда тратятся выделенные деньги? Я ежемесячно плачу налоги. В прошлый раз сдавала деньги на благотворительность. Почему народ должен собирать деньги на аппараты? В правительстве заявляют, что «всё делают». Неужели должно погибнуть столько людей, чтобы они зашевелились?
«Я НЕ ВИНЮ ВСЕХ ВРАЧЕЙ»
Айжан Ергешова и Ербол Толебаев — дети 51-летней жительницы Шымкента Аманкуль Агабаевой, которая работала медсестрой. Они утверждают, что сотрудники больницы подключили другого больного к кислородному баллону, который они купили для матери. Так Айжан и Ербол описывают подробности того дня.
Айжан Ергешова: 3 июля у матери начало болеть горло. Она лечилась, но лучше ей не становилось. 7 июля ей сделали рентген. Сказали, что у нее двусторонняя пневмония. Температуры и кашля у нее не было. Она нормально дышала, только слабела. Ее всё время клонило в сон. Ей становилось хуже, и мы вызвали скорую помощь. В скорой ответили, что больницы не принимают. Мы повезли ее в стационар, купили все лекарства. Ждали до утра. Заместитель главного врача сказал, что мать в срочном порядке нужно подключить к аппарату ИВЛ. На частной скорой помощи мы поехали в новую инфекционную больницу в микрорайоне Асар. Мы умоляли врачей и добились, чтобы маму положили в отделение реанимации.
Я пять часов простояла у входа в отделение, чтобы узнать состояние матери. Разве ее не должны были подключить к аппарату ИВЛ, спрашивала я у проходящих врачей. Сказали, что «нет». Вышел реаниматолог и спросил, какие лекарства у нас есть. Мы утром купили необходимые лекарства на сумму более 300 тысяч тенге. Отдали их. Ночь провели у больницы. Среди ночи поднялась шумиха. Сказали, что закончился кислород. Люди начали заносить в больницу баллоны. Мы начали выяснять, что происходит. Они заносили баллоны с кислородом для своих родственников. Мы купили один за 250 тысяч тенге. Вручили баллон санитару. Он сказал, что подключил кислород.
Айжан Ергешова, дочь Аманкуль Агабаевой.Настало утро. Врач сказал, что мать хорошо себя чувствует. Спустя какое-то время люди снова зашумели: закончился кислород. Мы не могли стоять на одном месте. Ночью нам удалось купить защитную форму. Брат надел ее и зашел в отделение. В отделение реанимации он увидел мать: она была без сознания. Не было ни врача, ни баллона с кислородом, который мы купили. Мы не знаем, кто и когда взял баллон. Пока брат пытался подключить второй баллон, мама умерла.
Ербол Толебаев: Когда я зашел в больницу, мать лежала без сознания. У нее двигались веки, и чувствовалось, что она жива. Она была между жизнью и смертью. Я начал кричать, медсестра нашла купленный нами кислород и подключила к нему мать. Кислорода было мало. Я выбежал на улицу, чтобы занести второй баллон, но она не выдержала. Скончалась… Если бы не забрали тот кислород, трагедии бы не произошло.
Для того чтобы протянуть кислород в больницу, требуется 18 миллионов тенге. Для государства это не такие уж большие деньги. Акимат провел тендер, чтобы таскать баллоны туда-сюда. Я не говорю, что кислород может вылечить людей, но он может помочь спасти больных. Когда я зашел в отделение, чтобы увидеть мать, там в двух палатах лежали около 30 человек. Среди них были и те, кто дышал самостоятельно. Но я не увидел ни врачей, ни медсестер возле больных. Многие задыхались от нехватки кислорода.
Когда выходил оттуда, увидел лежащих в коридоре скончавшихся людей. Им даже лица не прикрыли. А перед больницей разбили газоны, установили фонтан. Зачем это больным, которые мучаются из-за нехватки кислорода? Почему бы на эти деньги не построить кислородную станцию? Это бы спасло жизни стольким людям.
Аманкуль Агабаева.Айжан Ергешова: Мама скончалась из-за отсутствия лекарств и кислорода в больнице. Я написала в соцсети, как всё произошло. Между тем в акимате продолжают утверждать, что у них «всё есть». Это издевательство, равноценно плевку в лицо. В управлении здравоохранения сказали, что «сделали всё возможное». Это неправда. Если матери кололи лекарства, то это были купленные нами лекарства. Нам даже извинения не принесли. Ищут виновных везде. Обвиняют участкового врача, врача скорой помощи.
Самое главное — не признают существование проблемы, утверждая, что «всё есть». Если бы с самого начала сказали, что примут и будут смотреть за ней, и попросили бы принеси свои лекарства и кислород, я бы десять баллонов с кислородом привязала к изголовью ее кровати. Если бы они сказали, что не будут смотреть за ней, а будут только уколы ставить, я бы сама смотрела. Они не признают этого. Из-за этого столько горя происходит в семьях.
После поста о кончине матери я получаю тысячи писем каждый день. Люди пишут, как были убиты их матери, отцы и братья в больницах из-за нехватки кислорода. Мы бы не плакали так, если бы наша мать скончалась подключенной к кислороду, который мы купили. Мы боремся за правду, которую видели своими глазами. В день смерти моей матери из отделения интенсивной терапии вынесли тела еще трех человек. Если бы там был кислород, этого бы не случилось.
Мама работала медсестрой с 1988 года. Когда тысячи людей становились в очередь перед процедурными кабинетами во время карантина, она помогала всем и ставила уколы. Скончалась сама, спасая жизни.
Я не виню всех врачей. Однако ответственность за эту смерть несут не только медицинский персонал, главный врач больницы, которые дежурили в тот день, но и акимат, и управление здравоохранения. Они несут прямую ответственность за смерть тех, кто покинул мир в ту ночь и тот день. Мы впервые всей семьей протянули руки к правительству с просьбой спасти нашу мать. До этого мы лечились в частных клиниках. Из-за карантина клиники были закрыты.
Нас в семье четверо детей. Самой младшей сестре — восемь лет. Мы еще не сообщили ей о кончине матери. Теперь, если понадобится, я дойду и до столицы. Я не успокоюсь, пока не найдут виновных и не привлекут их к ответственности. Потому что я, мой младший брат и даже восьмилетняя сестра придут в себя, но наш отец сломлен. Он прожил с матерью 32 года. Это тяжело.
«ОНА УМРЕТ, НАС БУДЕТЕ ОБВИНЯТЬ»
Гульнур Кунжарыкова — дочь 59-летней жительницы Шымкента Курманкуль Кунжарыковой, скончавшейся от пневмонии. Она говорит, что потеряла время, пока искала больницу, которая приняла бы ее мать.
26 июня маме стало плохо, она не могла дышать. Около девяти часов утра мы вызвали скорую помощь. Они сказали, что ее надо везти в больницу. В карете скорой помощи ничего не было. Когда я звонила, сообщила, что моя мать тяжело больна, попросила прислать машину с оборудованием. Но в ней не было даже носилок. Мы позвали людей с улицы, положили маму на покрывало и спустили с третьего этажа.
Нас повезли в инфекционную больницу в микрорайоне Асар. Однако заведующий отделением не принял нас. «Уезжайте, мест нет. Почему вы все сюда едете?» — возмущался он. Мы около часа простояли у входа, умоляя принять нас. Маме было очень плохо. Оттуда мы маму повезли в провизорный центр на улице Диваева. Там тоже простояли около часа у входа и с трудом добились приема. Вышел заведующий и сказал: «Она в тяжелом состоянии. Мы ничем не можем ей помочь. Здесь нет ни лекарств, ни аппаратов, увозите ее отсюда». Там мы решили вызвать «нормальную скорую помощь». Простояли 15 минут. Нам вообще никто не ответил.
Курманкуль Кунжарыкова.Затем поехали в инфекционную больницу близ рынка «Айна». Когда мы подъехали, перед больницей стояло шесть-семь карет скорой помощи. Двери были закрыты. Никого не принимали. Мы простояли у входа еще два часа. Мать находилась в критическом состоянии. Я сидела у ног. У нее было даже не затрудненное дыхание, она совсем задыхалась. Медик бригады скорой помощи нам сказали: «Мы каждый день забираем людей в таком состоянии и ездим по больницам в поисках места. Так люди и умирают в скорой».
Мы снова начали звонить во все больницы. В итоге сказали, чтобы везли в новую инфекционную больницу, куда мы поехали в первую очередь. Мы целый час ждали врача. Врач пришел примерно в 13:30 и долго кричал. Затем сказал, чтобы ее положили. Мать к этому времени уже не могла ходить. В больнице не было ни носилок, ни колясок. Сотрудники посадили маму на стул с колесами и увезли ее. Меня выгнали.
Я поехала домой и вернулась со сменной одеждой. Когда приехала обратно, было около 16 часов. «Всё кончено, вашей мамы больше нет», — сказали мне. Сказали, что ничего не смогли сделать. Тело не отдали. Забрали на следующий день.
У нее была двусторонняя пневмония. При поступлении в больницу у нее было поражено 86 процентов легких. Если бы ее вовремя подключили к аппарату ИВЛ и дали антикоагулянты, ее можно было бы спасти. Они знали, что у мамы было много сопутствующих заболеваний. Они должны были начать ее спасать в срочном порядке. Мы потеряли около пяти часов, пока ездили по больницам.
Все больницы видели, в каком состоянии была моя мать, но никто нас не принял. «Что вы тут делаете? Увозите! Делайте, что хотите! Мы не можем вам помочь» — это всё, что мы слышали. Это было бесчеловечно. Понимаю, что больных очень много. Но ведь они должны были оказать помощь человеку в критическом состоянии. Сотрудники больницы говорили: «Она же умрет. Мы не можем ничего сделать. В итоге нас будете обвинять». Нас провожали такими словами.
Мы лечили ее от злокачественной опухоли. Боролись с сахарным диабетом. Оперировали грыжу. Боролись с таким количеством болезней… Много знакомых умирает.
Я никогда не жаловалась на правительство. Всегда сами зарабатывали. Сами работали. А здесь нужно было наше правительство. Сейчас всё время пишут, что «ситуация стабилизируется». До сих пор люди умирают. А им все равно. Досадно, больно. Еще ни дня не было, чтобы мы не оплакивали.
Уважаемый читатель!
В это тяжелое время многие казахстанцы лишились близких из-за коронавируса и пневмонии. Мы призываем вас помочь сохранить имена жертв. Азаттык инициирует создание базы данных людей, жизни которых с марта этого года унесли COVID-19 и пневмония. Если вы потеряли родственников, друзей и близких, просим вас прислать в редакцию имя и фамилию, возраст, фотографию, диагноз и по возможности документы, подтверждающие кончину человека.
WhatsApp: +77711043505, электронная почта: [email protected]
”3 часа зашивали”. Актюбинка заявила, что бывший муж изрезал ей лицо: 03 апреля 2020, 14:08
28-летняя жительница Актобе заявила о том, что бывший супруг изрезал ей лицо, передает корреспондент Tengrinews.kz.
Женщина обратилась за помощью в фонд «Немолчиkz».
13 марта девушка была на работе. Она работает барменом в магазине разливных напитков. С ее слов, с мужем она развелась в 2018 году. У девушки есть несовершеннолетняя дочь.
«Днем я звонила бывшему мужу, чтобы попросить, чтобы он не забирал дочку на выходные. Из-за карантина могут закрыть дорогу, потом она не смогла бы уехать. Он пришел под вечер, заказал две кружки пива. Когда я попросила его оплатить, он сказал: «За счет заведения». Я сказала, что все удержится с моей зарплаты. Он попросил третью, я не стала ему наливать», — рассказала актюбинка.
Девушка рассказала, что между ними произошла словесная перепалка.
«Когда все сотрудники ушли, он вышел на десять минут и вернулся. Тогда я поняла, что он что-то задумал. Он побежал на меня, стал пинать барную стойку. В зале остался мужчина, я побежала и стала прятаться за ним, пока бывший муж пытался добраться до меня. Я просила его помочь мне, сказала, что меня могут избить. Я кричала и умоляла помочь мне, но он просто ушел. Бывший муж стал бить меня, схватил за волосы и потянул к себе.
Потом муж увел меня в комнату, где нет камер, уложил меня на живот, сел сверху и каким-то острым предметом стал тыкать в лицо. Я начала закрывать руками лицо, он тыкал по рукам. Когда я подняла голову, я увидела острый предмет. Я начала плакать и умолять отпустить меня. Он со злостью сказал, что убьет меня, раз я не досталась ему, не достанусь никому», — сказала она.
По ее словам, мужчина успокоился после упоминания об их несовершеннолетней дочери.
«Он будто очнулся, когда я спросила, что он скажет дочке. Я встала, подошла к раковине и испугалась, все лицо было в крови. Я попросила вызвать скорую, по телефону он говорил так, будто кто-то напал на девушку», — рассказала жительница Актобе.
Позже приехала полиция. Бывшего супруга женщины задержали и увезли. «Мне не могли остановить кровь и увезли в больницу. Мне три часа зашивали лицо. С правой стороны порез в 11 сантиметров от губы до уха. Глаза зашивали, веки», — рассказала она.
По ее словам, на второй день к женщине пришли полицейские, чтобы принять от нее заявление. «Я узнала, что на третий день его отпустили под домашний арест. Сейчас я сижу дома и боюсь выходить. У меня никого нет, кроме мамы. Помогите мне, пожалуйста», — рассказала она.
В пресс-службе Департамента полиции Актюбинской области сообщили, что по данному факту зарегистрировано уголовное дело по признакам преступления согласно статье 107 Уголовного кодекса «Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью».
«Подозреваемое лицо установлено, в отношении него проводится досудебное расследование. Потерпевшая была госпитализирована в БСМП, в период ее стационарного лечения в связи с ее состоянием следственные действия с ее участием не проводились. 31 марта потерпевшая выписалась из медицинского учреждения, откуда истребованы документы (история болезни). Назначена судебно-медицинская экспертиза, заключение которой определит тяжесть телесных повреждений, на основании чего будет принято окончательное процессуальное решение по квалификации деяния подозреваемого лица», — сообщили в полиции.
В полиции отметили, что дело по данному факту регистрируется вне зависимости от наличия жалобы.
«Кроме того, подозреваемому лицу согласно статье 20 Закона РК о бытовом насилии выписано защитное предписание, которое запрещает ему осуществлять любой контакт с потерпевшим лицом», — заключили в Департаменте полиции области.
Новости Казахстана. Сегодня и прямо сейчас. Видео и фото. Подписывайся на @tengrinews в Telegram
подруга похищенной чеченки Тарамовой – о насильственном «лечении»
Стали известны подробности истории чеченки Халимат Тарамовой, похищенной в июне родными из кризисного центра для женщин в Махачкале. Перед этим ее на три месяца помещали для «лечения» гомосексуальности в подмосковную клинику Invia Elite, а также «изгоняли джинна», читая над ней Коран.
Об этом изданию «Медуза» рассказала Анна Манылова, с которой Тарамова строила отношения. Она специально легла в эту же клинику якобы лечиться от депрессии, но на самом деле – чтобы быть рядом с Халимат.
В начале лета Тарамова и Манылова сбежали из Чечни в Дагестан, обратившись за помощью к правозащитникам. В соседней республике они нашли убежище в Махачкале, их приютили в кризисной квартире движения за права женщин «Марем». В июне отец Халимат, приближенный главы Чечни Аюб Тарамов, похитил дочь, вломившись в квартиру вместе с чеченскими силовиками при поддержке дагестанских полицейских. Тарамову увезли в Грозный, с тех пор Манылова с ней не виделась.
В интервью Кавказ.Реалии Анна Манылова рассказала о подробностях их общения с Халимат, которую она называет Лима, и о том, что переживают оказавшиеся заложницами традиций девушки с Северного Кавказа.
– Анна, расскажите о том злополучном вечере, когда в шелтер нагрянули чеченские и дагестанские силовики. Вы же были рядом с Халимат?
– Да, я была там. Мы вместе приехали в кризисную квартиру, дальше уехать не успели, так как у Лимы не было документов. Ее похитили на моих глазах. Я до сих пор в шоке, думала, что такое только в фильмах бывает. Мне предлагали психологическую помощь, но я пока отказываюсь, справляюсь сама.
– Понимаю, что это трудно вспоминать, но все-таки – что там происходило?
Лима была уверена, что родители не подадут ее в розыск
– Ночью 4 июня мы приехали в Махачкалу, в шелтер. Девочки из группы «Марем» поселили нас в отдельную комнату. До похищения Лимы мы находились там, практически не выходили на улицу. Нам покупали продукты и все, что мы просили. Лима говорила мне, что она безумно счастлива, я говорила то же самое, мы радовались, что наконец-то смогли уехать. Лима была уверена, что родители не подадут ее в розыск, поймут, что она сбежала со мной, и не станут искать.
Мы ждали, когда нас перевезут подальше от Северного Кавказа. Надеялись, что самое страшное уже позади, но все равно боялись, что нас смогут найти. Мы с Лимой обсуждали самый страшный сценарий развития событий и кое о чем договорились. Как оказалось, не зря.
10 июня в шелтер постучались сотрудники полиции, через двери они назвали наши имена и сказали, что у них есть информация, что мы внутри. Мы не отвечали им и не открывали, спрятались в шкафу. Спустя несколько часов приехали Светлана Анохина (главредка сайта о кавказских женщинах «Даптар», основательница группы «Марем». – Прим. ред.) и адвокат Патимат Нурадинова. Они пустили одного полицейского. Он опросил Лиму, сфотографировался с ней, убедился, что она находится в квартире по собственной воле, и уехал, пообещав, что Лиму снимут с розыска. Через несколько часов он вернулся в компании с чеченскими и дагестанскими силовиками. Вместе с отцом Лимы они обманом ворвались в квартиру.
Другие девушки из шелтера защищали нас и пытались не пускать силовиков, пока мы прятались на балконе. Были ужасные крики, Лима перелезла на наружную сторону балкона, стояла на карнизе, плакала и прощалась со мной. Я тоже плакала и умоляла ее не прыгать. Ее отец подошел к нам, увидел эту картину и вышел. Какое-то время была тишина, и я все-таки уговорила Лиму не прыгать. Мы дрожали от страха, но не переставали верить, что что-то нас спасет.
Потом в комнату зашел мужчина, представившийся соседом. Он сказал, что готов помочь и отвезти нас куда угодно. У нас не было выбора, мы поверили и пошли с ним. На улице был огромный «коридор» из людей, весь двор вышел, пока мы шли к машине.
– В итоге он вас обманул.
Муж затыкал ей рот рукой, чтоб она не кричала
– Держась за руки, мы сели в машину и благодарили этого мужчину за помощь. Он сказал, что у него связи в МВД, и привез нас в отделение. Там в течение нескольких часов с нами без протокола вели нравоучительную беседу. Они пытались заставить Лиму подписать документы о ее похищении, но она написала все так, как было на самом деле. Поняв, что бесполезно нам промывать мозги, полицейские сказали, что выведут нас через черный вход и на патрульной машине увезут в безопасное место.
Когда мы вышли, нас окружила толпа мужиков, меня они держали, а Лиму затащили в машину ее мужа. Как потом оказалось, муж затыкал ей рот рукой, чтоб она не кричала. Об этом Лима успела мне написать после похищения.
– Когда вы познакомились и узнали, что Лима чеченка, вас не отпугнули трудности в виде традиций и родственников? Ведь СМИ много лет пишут о жестоком преследовании людей из ЛГБТ-сообщества в Чечне.
– До знакомства с Лимой я вообще не знала об их традициях, не знала ничего про этот народ. Но когда узнала, меня это не отпугнуло. У меня вообще инстинкт самосохранения отсутствует. Зная, что с Лимой может случиться страшное, я готова любой ценой ей помочь, даже если этой ценой окажется моя жизнь. Потому что я безумно ее люблю. До встречи с ней я с девушками не знакомилась и не общалась по сети. Поэтому я ни с кем на эти темы не разговаривала.
– Чем вас зацепила Лима? Как вы в первый раз встретились?
– Она безумно красивая, это нельзя не отметить. Но я полюбила ее за внутренние качества. Она светлой души человек, добрая, милая, при этом очень сильная девочка. Лима простая, не высокомерная. Несмотря на все трудности, она ко всему относилась с юмором. Она очень умная, мудрая и начитанная. Несмотря на то что я старше, мне есть чему у нее поучиться.
– В клинике в Подмосковье, где вы находились вместе, были среди пациентов другие ЛГБ-люди, специально направленные туда родными? В чем, собственно, заключалось «лечение»?
– Мы не выясняли у других пациентов их ориентацию и причину их пребывания там, нам было не до этого. В основном там лечились наркоманы и алкоголики, но был один мальчик из Америки, русскоговорящий, который был геем.
С первого дня в клинике врачи заподозрили, что мы с Лимой знакомы, и всячески пытались препятствовать нашему общению. Лима отменяла свои консультации, приходила ко мне в комнату, ее оттуда постоянно уводили, а меня пытались не пускать к ней.
«Лечением» они называли профилактические беседы о том, что мы с Лимой из разных миров и нам лучше не общаться. Ее настраивали против меня, проводили разные психологические упражнения, чтобы она меня отпустила.
– Вы рассказали об «изгнании джиннов» из нее. Как это происходило?
– Изгоняли джиннов чтением Корана. Мулла с первого раза джина не увидел, но мама Лимы настояла, чтобы он прочитал Коран еще раз. Но и тогда он джинна не увидел, а мама продолжила настаивать. В итоге мулла сказал, что в Лиме сидит очень сильный джин, предложил «вырубить» ее, чтобы тот вышел.
Мулла сказал, что в Лиме сидит очень сильный джин, предложил «вырубить» ее, чтобы джин вышел
Лима до побега не рассказывала мне про это, она говорила, что просто мама с мужем водили ее к мулле, и он читал Коран. Как оказалось, джиннов все-таки изгоняли с помощью физической силы. Ей было очень страшно, когда мулла душил ее коленом, она не знала, что уже им сказать, чтобы он прекратил это делать.
– Вы обсуждали с Халимат противоречие традиционных религиозных ценностей, чеченских традиций – адатов и ваших отношений?
– Нет, я никогда не воспринимала ее как чеченку. Она в самом начале нашего общения всего один раз упомянула это. Возможно, чтобы меня лишний раз не пугать. Мы обходили эти темы.
– Насколько вообще это реально – покинуть республику, страну? Когда такие пары уезжают, родственники не пытаются давить на них и вернуть домой?
– Как оказалось, это далеко не первый случай, когда совершеннолетняя, абсолютно дееспособная кавказская девушка хочет, но не может уехать от родителей или от мужа. Родственники вместе с правоохранительными органами силой возвращают ее обратно.
После истории с Лимой мне стали часто писать девочки из Чечни и Дагестана, кому-то удалось сбежать, кто-то только планирует. А кто-то не может осмелиться на побег, живет в плену родных и пытается сломать себя. Но не все кавказские семьи такие строгие, мне пишут и девочки, чьи родители смирились с их ориентацией и помогают скрывают ее.
– А что стало спусковым крючком, тем моментом, когда вы приняли решение о том, что нужно уезжать, чтобы сохранить отношения?
– Когда я была в Чечне, Лима вся в слезах и в истерике зашла в мой номер в отеле в Грозном. Пока она добиралась до него, ее родные уже забили тревогу. Ее телефон не прекращал звонить, пока мы с ней разговаривали. Лима боялась, что ее убьют, если узнают, что мы все еще общаемся. Я очень испугалась за нее. Тогда мы договорились, что, если у нее снова не заберут телефон, когда она вернется домой, то мы уедем.
Уже после нашего побега Лима рассказала обо всем, что с ней происходило. До этого я знала только о физическом насилии со стороны мужа. Как оказалось потом, она подвергалась насилию и в семье. Ей было невыносимо находиться под контролем родителей и мужа 24/7. И ей не разрешали развестись.
– Расскажите, как вы нашли шелтер в Махачкале? Как там встретили Халимат?
– Изначально мы обратились за помощью в «Российскую ЛГБТ-сеть». В день побега мы снова позвонили туда, они связали нас с группой «Марем» и дали ближайший адрес, где нас могли на какое-то время приютить. Раньше мы не знали, что существуют такие организации, которые готовы безвозмездно помочь.
– По вашему мнению, как будет развиваться ситуация? Иск в Европейский суд по правам человека поможет?
Лима со мной связывалась, извинялась, что ей пришлось так сказать. Говорила, что это было «под дулом»
– Я знаю, что ЕСПЧ отказал в срочных мерах [по защите Халимат], так как их убедил репортаж госканала «Грозный» (сюжет был показан спустя несколько дней после похищения девушки силовиками, в нем Тарамова заявила, что «у нее все хорошо». – Прим. ред.). Когда я увидела этот ролик – слов не было. Лиму одели в платок и в закрытую одежду, хотя она так не одевается. По ее глазам было видно, что она заплаканная, запуганная. Мне было больно на это смотреть. Ну, и после этого сюжета Лима со мной связывалась, извинялась, что ей пришлось так сказать. Говорила, что это было «под дулом». У нее просто не было выбора, надо было сделать и сказать все, что они попросят.
Я пообещала Лиме, что не оставлю ее, поэтому буду всеми способами пытаться ей помочь и постараюсь сделать все, чтобы об этой истории не забыли.
– Почему российские власти закрывают глаза на нарушения прав человека, в том числе ЛГБТ-людей в Чечне?
– Я не знаю, я не разбираюсь в политике, никогда не интересовалась темой ЛГБТ раньше и тем более в Чечне.
– По вашему мнению, как должен быть преодолен этот конфликт традиционного общества и однополых отношений?
– Мне кажется, чем больше людей будет открыто об этом заявлять, тем больше людей поймут, что это норма, а не болезнь.
***
11 августа в СМИ появились сообщения о второй попытке побега Халимат Тарамовой из Чечни. Об этом сообщил телеграм-канал Baza. Правозащитница Светлана Анохина опровергла эту информацию и назвала новость фейком.
«Когда какая-то история привлекала к себе слишком большое внимание и человека нельзя было так просто взять и «потерять», пускался слух о его побегах», – комментировала Анохина редакции Кавказ.Реалии.
После этих новостей в соцсетях начался флешмоб #гдеХалимат. Таким образом активисты и неравнодушные пытаются привлечь внимание к судьбе девушки.
Главные новости Северного Кавказа и Юга России – в одном приложении! Загрузите Кавказ.Реалии на свой смартфон или планшет, чтобы быть в курсе самого важного: мы есть и в Google Play, и в Apple Store.Муж истерит, что я уехала к больной маме. Он считает, что жена должна всегда быть при муже
Муж третий день выедает мне по телефону мозг, потому что я посмела уехать ухаживать за заболевшей мамой. Что вы! Бросила же его одного, вот какая я плохая жена! А я не считаю, что должна танцевать с бубном вокруг взрослого мужика. Неделю прожить без жены он может, я тоже не на курорт уехала.
Мама у меня заболела чем-то простудным. Не новомодной болячкой, поэтому в больницу ее не положили, оставили лечиться дома. Она у меня человек пожилой, плюс еще диабетик. Живет одна в области, рядом никого нет из родных, чтобы поухаживать.
Мне сначала говорить ничего не хотела, чтобы я не беспокоилась. И не сказала бы, но я сама позвонила, по голосу слышу, что что-то не так. Расспросила, оказалось, что она уже второй день с высокой температурой. Врач был, назначения сделал. Говорит, ждет пока полегче станет, чтобы до аптеки дойти.
Я на маму-скрытницу наругалась, взяла за свой счет на работе, начала собираться к маме. Ехать часа два, но я же не одним днем. Мужа я не спрашивала, а просто поставила перед фактом, что еду.
— Я против, — сказал муж и отбыл на работу.
Ну, против и ладно, я тебя услышала. Но то, что муж против, для меня ни разу не повод бросать пожилую больную маму одну. Взяла вещи и уехала. Конечно, перед этим я сварила обед и ужин на несколько дней. Не совсем же я монстр, правильно?
Мама долго ругалась, что я приехала с ней возиться, но я все сделала правильно. Дома продуктов нет, у нее держится температура, лекарств тоже нет. Как я могла не приехать? Сварила ей суп куриный, принесла лекарства, постель поменяла, компотик кисленький сварила. Сама она это все делать бы не смогла.
Вечером звонит недовольный муж с вопросом «ты где». Сказала, что как и собиралась, к маме уехала.
— Я же сказал, что я против! Почему ты уехала?!
— Потому что ты просто капризничаешь, а мама болеет, она одна тут, ей нужна помощь и уход.
— Ложилась бы тогда в больницу!
Я пожелала ему спокойной ночи и выключила телефон. Недоволен он, поглядите-ка на него! Я вот тоже недовольна, что он банальных вещей не понимает, и что ж теперь? Бывает.
Я за мамой ухаживала еще два дня, пока она не стала выздоравливать. По крайней мере, температуры уже не было высокой. Но сохранялась слабость, сильный кашель, к вечеру становилось похуже, но сама уже ходила.Муж все это время звонил и выговаривал, что мама могла бы лечь в больницу. Там есть медперсонал и врачи, которые должны были бы ее лечить. А я должна быть дома с мужем.
— Ты сам не можешь поесть? Или забыл, как стиралка выглядит? Ты взрослый здоровый мужик мне третий день ноешь!
— А почему я сам должен это делать, если у меня жена есть? Это твои обязанности!
Я поняла, что кто-то в край уже оборзел. Разбаловала я муженька. Рявкнула, что у него тоже есть обязанности, которые он не выполняет. Например, безбедно содержать семью. Что-то не получается, мне приходится работать. К тому же и дом весь на мне. Муж еще сильнее обиделся.
Мама все это слышала, расстроилась сильно.
— Ну вот, говорила же, не надо приезжать было. Теперь с мужем поругалась…
— Нет, мама. Тут как поговорке, не было бы счастья, да несчастье помогло. Хорошо, что уехала, на ситуацию со стороны посмотрела. Когда постоянно в этом живешь, то не видишь, кажется, что все нормально. А у меня муж, оказывается, оборзел. Так жить нельзя, я не прислуга, не нянька, чтобы он мне такие истерики закатывал. Когда дети будут, мне от него помощи не ждать, получается, только дополнительные хлопоты? Меня это не устраивает.
Я твердо для себя решила, что по возвращению домой с мужем будет серьезный разговор. Либо он оставляет свои падишахские замашки, либо мы разводимся. Жить в том, что я увидела, мне противно.
В рубрике «Мнение читателей» публикуются материалы от читателей.
Из воспоминаний моей мамы
Пишу в память о моей маме – Нине Владимировне Красниковой (Отрождённовой), девятилетней девочкой пережившей блокадную зиму 1941- 1942 годов. То, что выпало на ее долю, осталось в ее памяти на всю жизнь. Мама окончила ФЭТ ЛЭТИ, а спустя годы написала воспоминания о том, как вместе со своей мамой (моей бабушкой) Отрождённовой Еленой Михайловной, пережила эти трагические дни.
27 января 2004 года в день 60-летия снятия блокады Ленинграда она написала эти строки, посвященные своей маме – моей бабушке:
Трудилась моя мама в дни блокады.
Работала врачом и многим помогла.
И получив медаль «За оборону Ленинграда»
Была горда, что не напрасно здесь жила.Ведь участковый врач был на переднем крае –
В бомбежку и обстрел лечил людей,
А голод не щадил, не выбирая,
Кто слаб, а кто сильней.В мороз и стужу, голод, в темноте
Вышагивая по ступенькам,
Этаж за этажом брала с трудом,
Ведь сил на это было мало.Еще и дочка с ней была,
Ходила с мамой на работу.
Ведь дома оставлять одну,
Не беспокоясь было невозможно.Та первая блокадная зима
Испытывала всех на выживание.
И кто смирился со своей судьбой
Стал тихо умирать, не поднимаясь.Но тот, кто был душою закален,
Кто мог себя настроить на борьбу,
Тот как-то выживал, искал спасенья.Мы с мамой выжили, благодаря судьбе,
Благодаря характеру и вере,
Благодаря той доброте людей,
Которых мама опекала и лечила.Воспоминание о тех годах
Все время душу теребит и гложет.
И видно это будет до тех пор,
Пока душа жива и мысли бродят.Мы — это мама моя — Елена Михайловна Отрождённова (Ламанен)
И я — Нина Владимировна Красникова, в детстве Нина Отрождённова».
Из воспоминаний Нины Владимировны Красниковой
Январь 1999 года.
Опять наступают дни, когда в голове возникают картины блокадного времени с особой остротой. Жили мы с мамой всегда вдвоем и в общем-то и до войны никогда не расставались. Только в то лето, когда началась война, я находилась в гостях в Вырице, где детским домом заведовал мамин второй муж (Ламанен Петр Исаакович). И как только была объявлена война, мама приехала за мной, увезла в Ленинград и опять мы были вместе. Война началась 22 июня 1941 года. Жили мы на 8-й линии Васильевского острова, д. 49А, кв. 43 в большой по площади в коммунальной квартире, где всего 4 комнаты с тремя соседями, включая нас. И вот так получилось, что почти сразу обе соседские семьи эвакуировались и с августа 1941 года в этой квартире остались только мы с мамой вдвоем — Елена Михайловна Ламанен (Отрожденнова) и я — Нина (Владимировна) Отрожденнова. Мама с 1937 года работала в 4-й поликлинике Свердловского района участковым врачом и естественно была военнообязанная. Постоянно занятая работой, а с начала блокады еще и на казарменном положении, мама поначалу оставляла меня дома одну. А мне 30 ноября 1941 года исполнилось 9 лет. Когда в квартиру (а жили мы на 6-м, последнем этаже) перестала подниматься вода, паровое отопление не топилось, электричество гасло, то оставлять меня одну в огромной пустой квартире стало небезопасно — постоянные бомбежки и обстрелы могли разъединить нас навечно. Поэтому мама стала брать меня с собой на работу. И получилось так, что я вместе с мамой «работала» всю первую зиму блокады — ходила с ней по вызовам, дежурили в стационаре при поликлинике — стационары были открыты в помощь совсем уже умирающим людям — брали меня работать в регистратуру (даже специально, еще до войны, был сшит для меня белый халат и шапочка).
А вот теперь-то и начинаются страшные воспоминания. Пока было лето, осень казалось, что война скоро закончится, бомбежки и обстрелы прекратятся, настанет спокойное время. Однако все оказалось не так. С 1-го сентября — начало учебного года, но моя школа номер 2б (угол 7-й линии и Среднего проспекта) для посещения закрыта. Еще в августе приглашались родители и школьные руководители буквально требовали (видимо было постановление городских властей) отдать детей в эвакуацию без родителей, естественно. Многие подчинились, но моя мама категорически отказалась отдать меня неизвестно куда (разговор шел об эвакуации детей в сторону Валдая). И как была мама прозорлива, когда через некоторое время выяснилось, что туда куда везут детей, наступают немцы. Дорогу бомбят постоянно, составы железнодорожные рушатся, люди, дети погибают. Срочно нужно поворачивать назад. Но какими путями? Люди уже самостоятельно выбирались из этого пекла. И, естественно, до дома доехали не все.
Итак, мы остались в городе. Мама постоянно брала меня на работу. У всех участковых врачей был постоянный пропуск для прохода по городу под бомбежкой или артобстрелом. Ведь ходить по вызовам приходилось целый день, а бомбежки и артобстрелы происходили тоже целый день, да подолгу. На это время жизнь в городе замирала. Люди прятались по домам, из квартир спускались, а с улиц бежали в бомбоубежища. А мы с мамой пережидали бомбежки в основном в подворотнях домов, так как милиционеры, следящие за передвижением людей при бомбежках, не пускали перейти из дома в дом даже врача, так как врач был с ребенком, которого нельзя было подвергать опасности.
Еще летом, в июне — июле, над городом иногда барражировали немецкие самолеты и бросали пачки листовок, в которых призывали не подчиняться порядку, ждать немцев и сдаваться при первой возможности. Это была такая немецкая пропаганда. Листовки эти брать было нельзя, но некоторые люди исхитрялись их читать, но ни в коем случае не хранить. Иначе можно было поплатиться душевным спокойствием. Только бы не было паники среди людей. Власти за этим строго следили. Но в основном народ панике и не поддавался, а приспосабливался к тем условиям, в которые их поставило время.
Были выданы карточки на продукты питания и летом, и в начале осени еще ничего не предвещало того, что произошло потом.
Запомнился день 8 сентября, когда к вечеру началась сильная бомбежка, мы с мамой стояли под воротами дома (и не только мы) и ждали окончания воздушной тревоги. Было это у домов по 17-й линии ближе к Камской улице. Это мамин врачебный участок — 16, 17 линии от Среднего проспекта до Камской улицы, сама Камская улица и участок морга на Смоленском кладбище. Вечером мы пережидали бомбежку под воротами дома. Пришлось ждать долго. Бомбежка была очень сильной. Грохот стоял постоянно, небо озарялось вспышками. Вблизи нас тогда бомбы не падали, но оказалось, что именно в этот день бомбы попали в главный продовольственный склад — Бадаевский. Оказалось, что 8 сентября стал днем между более или менее нормальной жизнью и кошмаром. 8 сентября — день начала блокады немцами города Ленинграда. Вскоре стали снижать нормы продовольствия по карточкам. Каждый человек со своей карточкой был прикреплен к определенному магазину. Выдача продуктов объявлялась по радио (пока оно работало) на декаду и люди шли в свои магазины. Хлеб получали в булочных, куда тоже были прикреплены. Мы были прикреплены к булочной, которая находилась на Среднем проспекте около 8й линии. Вначале ходить за хлебом было моей обязанностью, потом это стало небезопасно — у ребенка могли отнять хлеб какие-нибудь мазурики.
Бомбежки и артобстрелы стали очень частыми и, если в начале войны люди прятались в бомбоубежищах, то впоследствии к этому привыкли и при объявлении воздушной тревоги оставались дома. Мы то вообще ни разу не спускались в убежище. Как говориться — пан или пропал. Ведь бывало и убежище заваливало разрушившимся над ним домом. Сентябрь проходит, вечера уже темные.
Придя с работы, прежде всего затемняешь окна и так, чтобы ни малейшей светящейся щелочки не было. Иначе дежурные — проверяющие придут и будет большая неприятность — штраф или еще что-то в этом роде, не помню. После этого начиналось приготовление какой-либо еды, а для этого нужны были хоть какие-то продукты и вода. Из продуктов пока хоть что-то было, а вот вода уже на 6-й этаж перестала подниматься, а вскоре, видимо, и на первый. Поэтому за водой приходилось идти на улицу. Там в нескольких местах организовали подачу воды из кранов и поначалу мы ходили к дому 53 (наш дом 49й сейчас под номером 53). Пока еще были кое-какие запасы керосина, еду готовили на керосинке или на примусе. Но вскоре и этому пришел конец и пришлось ставить в комнате печурку «буржуйку». Так наступил октябрь. Становилось холодно. Еще что-то едим, но уже понемногу: все труднее находить то, что можно поесть. По карточкам начинают снижать нормы продовольствия, хлеба. Люди, в частности мы, начали ощущать на себе недостаток питания. Ведь все время хотелось есть, а еды то как таковой и не было. Но к моему дню рождения, 30 ноября, мама все-таки нашла остатки каких-то припасов и на столе стояла какая-то еда. Но в столь малых количествах, что в общем то мы остались такими же голодными., как и были до этого ужина. Все это происходило 30 ноября 1941 года и у нас в гостях была даже мамина приятельница Абрамович Бронислава Брониславовна со своим сыном Ледиком (в основном его и надо было накормить).
А тем временем нормы выдачи хлеба снижались, снижались и дошли до того, что 20 ноября снизили до 250 грамм рабочим, и 125 грамм -служащим и детям. Остального продовольствия и не было. Ни крупы, ни масла, ни сахара. В доме не было воды, тепла и электричества. В ноябре еще ходили за водой на улицу к крану, где, естественно, были постоянные очереди. Но ходим еще! Но сколько я могу принести (это была моя обязанность) воды на шестой этаж? Во-первых, еще мала для большой ноши, во-вторых, мы с мамой целый день на работе, поэтому и ходить то за водой особенно некогда. Поэтому принесенного количества воды хватало только на кипяток (чаю уже давно не было), да на какой-нибудь, так называемый, суп (в суповую воду тоже было нечего класть). Утром воды оставалось только плеснуть на лицо.
Проходит ноябрь, есть становится нечего, постоянно ощущается голод, и мама начинает искать пути как найти хоть какую-либо еду. Но где же ее найдешь, если ее негде не выдают и не продают. Ходить становится труднее — болят ноги, началась цинга (недостаток витаминов, на ногах синие пятна, десны стали рыхлыми, кровоточат и вместе с мясом кусками отваливаются). Но в основном эти болезни еще в стадии развития. А пока приспосабливаемся к новым условиям жизни. Все еще ноябрь, начало декабря. На улице уже страшный мороз. Квартира уже промерзшая, а в нашей 13-ти метровой комнате постоянно (пока мы дома) топится буржуйка. А чем топить, откуда взять дрова? Сначала пошли в ход все кухонные столы и деревянные полки, естественно, не только наши, но и всех соседей. Столы были большие, но хватило их все равно ненадолго. Затем пошли в ход межкоридорные двери, тоже довольно массивные. Но и этот источник иссяк. И тут подоспела помощь людей, которых мама лечила на участке. Врачебный участок выходил к Смоленскому кладбищу, а там спиливали деревья. Оттуда, а это довольно далеко, один мужчина по своей доброй воле, привез на санках. громадное по толщине в высоту около метра, бревно. Тут я пилить научилась. Растапливали огонь книгами — были сочинения Ленина, Сталина, Маркса. Но рвали эти книги украдкой — не дай Бог, кто-то случайно зашедший увидит какие (партийные) книжки мы рвем. Так и сожгли их все. Никто и прийти не мог, но все равно страшно было. Наступил декабрь 1941 года. Мы совсем голодные, о еде думаем постоянно, в основном о том, где ее достать. На карточки уже совсем ничего не дают, кроме хлеба. Но ведь и хлеб, то не хлеб (мама — 250 грамм, я — 125). Муки в этом кусочке нет — остатки муки после вытряхивания мешков, еще какие-то ошметки, целлюлоза, дуранда, более или менее съедобные добавки. Но ели. Причем, сразу съесть — значит обречь себя на голодные сутки до следующей выдачи хлеба. Поэтому этот кусочек хлеба мама делила на три части — утром, днем, вечером, а заливали все кипятком.
В декабре стало совсем трудно жить. На шестой этаж забираться было тяжело, сил было мало. Ступеньки лестницы — обледенелые. Люди носят воду с улицы, расплескивают и все замерзает. Краны на улице тоже постепенно замерзли и людям пришлось ходить за водой на Неву. Но нам туда ходить было невмоготу. Во-первых, некогда (нужно работать), во-вторых, далеко. И мы нашли выход — рядом с нашим домом был детский сад, в его дворе снег был более или менее чистый. Мы спускались в этот сад с наволочками, нагружали их снегом и тащили на шестой этаж. На буржуйке все время стоял чайник, в котором таял этот снег. Снег, конечно, только казался чистым. На самом деле мы пили какую-то серовато-коричневую жидкость. Но другого выхода не было.
И вот картина. Вечером, когда нет дежурства в стационаре, приходим домой, едва-едва забираемся на шестой этаж, входим в ледяную квартиру, в комнате тоже холод. Если в каких-то сосудах оставалась вода, то она замерзала. Первым делом занавешивалось окно — светомаскировка, зажигалась коптилка — это такое освещение — в жестяную баночку с какой-либо масляной жидкостью вставлялся фитилек и вот он светил — коптил до тех пор, пока не ложились спать. Содержимое банки для фитилька дарили мамины больные с ее участка, естественно, те у которых что-то было. Затапливалась буржуйка. На нее ставился чайник с той коричневей жидкостью, и придумывалась какая-либо еда, которую и едой то трудно было назвать. В основном едой была вода. Поэтому ночью мочой заполнялись все имеющиеся тазы и ведра, отведенные для этих целей. Еще был у мамы какой-то юмор, мы считали количество ночных вставаний. Так вот вставали мы по 35 раз. Спали во всем, не раздеваясь — в пальто, шапке, не унимая обуви, да еще сверху накрывались одеялами. И все равно промерзали до костей. Утром опять — растапливание буржуйки, нагревание чайника. А за это время мне нужно было вынести на улицу содержимое ведер и тазов (это была моя обязанность), ведь ванна и туалет стояли уже заполненными и замерзшими. Я поднималась домой, а мама шла получать хлеб. И вот завтрак — одна треть дневного пайка хлеба плюс кипяток. Иногда у нас появлялся сахарин. Это уже было блаженство. Затем шли на работу. Приходилось ходить пешком, ведь никакой транспорт уже давно не ходил. А путь у нас был не близкий. С 8-й линии около Среднего шли на 15-ю линию к набережной Лейтенанта Шмидта. Затем мама брала вызовы, а их было 15-20 штук. И мы шли на ее участок. В общем путь порядочный, ведь вечером мы опять возвращались на 8-ю линию на шестой этаж. Зима 1941-1942 гг. была очень суровой — морозы доходили до 30 градусов, а может и ниже. Никаких оттепелей и в помине не было. Это еще более усложняло нашу жизнь, да и не только нашу, а всех оставшихся жителей в осажденном Ленинграде. Наступивший голод и холод, отсутствие всяких элементарных условий для жизни, доводили людей до измождения. Начиналась цинга, дистрофия — силы иссякали. Люди начали умирать от голода. Мучил понос. Утром, идя на работу, то и дело натыкались на лежащих на снегу, в подворотнях, умерших людей. Не дошли до дома… Не дошли до магазина. Часто утром около поликлиники (там же был и стационар, где находились совсем уже умирающие. Некоторые здесь выживали, но всех то нуждающихся все равно туда не поместишь) у дверей сидели люди, иногда еще теплые, а большей частью уже умершие. Шли, видимо, за помощью, но жизненных сил уже не было. А участковый врач тоже страдал от голода и холода, теряя силы, шел на вызовы больных, которых в то время было довольно-таки много. До позднего вечера люди с надеждой ждали врача. Уж он то должен помочь… Возможности врача, к сожалению, были ограничены. Дистрофию не вылечить — еды то все равно нет, цингу еще можно было как-то подлечить, так как фармацевты начали делать витаминный экстракт из хвойных иголок. Хотя бы так.
В середине декабря 1941 года совершенно неожиданно к нам пришел дядя Володя Отрожденнов — это мамин первый муж и, хотя он не мой отец, но фамилию я носила его. Родилась я (30 ноября 1932 года) спустя 1,5 года после развода мамы с ним. Несмотря на развод, они продолжали жить вместе. Но друзьями они оставались до конца дней. Настоящий отец (вместе мы никогда не жили, и я его никогда не видела) — Клопфер Александр по национальности немец. И вот в один не очень прекрасный день дядя Володя появился у нас. А жил он со своей семьей (жена — племянница Н.Н. Петрова -крупного врача) на 10-й линии. Родилась дочка Татьяна Владимировна Отрожденнова. Но война, блокада все изменила. Эта семья никак не могла приспособиться к таким невыносимым условиям. Н.Н. Петров предложил эвакуироваться, но Зюка (так называл дядя Володя свою жену, а вообще — Евгения) отказалась. Дядя Володя пришел к нам с тем, чтобы жить у нас и вместе выживать. Самостоятельно в своей семье этого он сделать не мог. Большой умница — инженер, электрик со многими изобретениями — в быту он был беспомощен абсолютно. Объяснил, что жена уже от голода не встает, дочь (а ей было пять лет) взяли санитарные дружинники и будто эвакуировали с детским домом. Сам ничего уже не может делать, стал тоже дистрофиком, как и жена, но нашел в себе силы, чтобы прийти к нам и попросить маму пойти к Зюке и по возможности помочь. Дядя Володя остался жить у нас. У него были с собой карточки, на которые давали ему, иждивенцу, 125 грамм хлеба, а остального (крупа, сахар) в декабре, когда он к нам пришел, не давали ничего. И мы с мамой в один из дней пошли на 10-ю линию к его жене. К тому времени, как я уже писала, при 4-й поликлинике был открыт стационар, участковый врач мог содействовать отправке в больницу, поэтому, несмотря на то, что 10-я линия была в другом районе, мама пошла к Зюке с надеждой оказать посильную помощь. Подходим к квартире, а двери на замок не закрыты. Квартира коммунальная, но никто не выходит навстречу. Видимо, Зюка в квартире оставалась одна, остальные жильцы либо уехали, либо умерли от голода. И вот ее комната. Комната большая, с очень богатой аристократической мебелью, картинами, роялем. Но почти все было в разобранном состоянии, так как многие ее части уже были сожжены в буржуйке. От рояля остались только струнная часть, да ножки, с которыми было уже не справиться. На наш вопрос: «Кто здесь есть?» никто не ответил. Зюки не видно, но оказывается она здесь. На кровати в ворохе белья, одежды, каких-то тряпок, лежала Зюка, почти не реагируя на происходящее вокруг. Кроме нас, видимо, к ней уже давно никто не приходил. Человек лежал без еды, без ухода, без надежды на что- либо. Мама через тряпки добралась до тела и тут открылась страшная картина — все тело было в синих пятнах от цинги, они уже начали кровоточить и гнить, в некоторых местах уже копошились черви. Разложение началось. Мама приняла меры и Зюку отправили в стационар. Но было уже поздно. Зюки не стало. Где дочь, дядя Володя не знал. Так он и остался жить у нас. Обязанностью дядя Володи по дому стал поход за хлебом в булочную. Двигался он очень трудно, но мама заставляла его двигаться, иначе можно было лечь и ждать смерти. Обычно хлеб отвешивался целым куском с довеском и дядя Володя должен был все донести до дома. Но, не дай Бог, не было довеска. Тогда начинался скандал с подозрениями, что довесок съеден. Дядя Володя клялся, что не ел, но доверие все равно было подорвано и за хлебом мама его посылать перестала. Тогда его обязанностью стало приносить воду. Так как он оставался целый день дома, а мы с мамой так же продолжали ходить на работу вместе, то в течение дня он мог обеспечить нас водой. Вода в кранах на улице еще текла. Кран не закрывался ни днем, ни ночью. А в то время были очень сильные морозы, и вода в кранах постепенно замерзала, а вокруг трубы с краном нарастала ледяная гора, на которую нужно было забраться, чтобы достать кран с водой. Кран рядом с домом наконец-то совсем замерз, но еще текла вода из крана на 7-й линии, недалеко от моей школы. Но туда дядя Володе было дойти уже трудно — сил совсем почти не было и однажды он пришел окровавленный, с разбитым лицом, без воды. Пока лез ледяную горку к крану, поскользнулся, упал и разбился об лёд. Так закончилась его работа по доставке воды. И мы опять начали таскать снег с территории соседнего детского сада. Но теперь этот снег перетапливал в течение дня дядя Володя и ждал нас с работы.
Из дома он уже не выходил, дома подчинялся дисциплине, которую установила мама -есть только то и столько, сколько разрешала мама. Таким образом поддерживалась жизнь в организме. Но дядя Володя свои физические силы, которых, правда, почти не было, не тратил на какие-либо походы, а мы с мамой с утра до вечера, а когда дежурство, то и ночью, ходили и ходили. Путь был не близкий, а еще надо было подниматься по этажам. В общем, силы были нужны, а их оставалось все меньше и меньше.
Настоящей еды не было и люди города стали искать выход из положения и находить, казалось бы, в совсем неподходящих вещах продукты питания. Пока у кого-то еще была картошка, так из кожуры пекли лепешки. Это было здорово! Но это было недолго. Варили щи на воде из крапивы и лебеды. Но зимой то этого не сваришь. И пришел момент, когда в воду для супа бросать было нечего. И тут проявила себя взаимовыручка, благородство, жалость и милосердие. Больные, к которым мы с мамой ходили по вызовам, в основном были уже совсем доходягами. Диагноз почти у всех одинаков — дистрофия, понос, чаще кровавый, цинга с выпадением зубов, ноги распухали, тело, живот, наполненный в основном водой, так же распухали. Лицо, наоборот, худое, глаза где-то в глубине, щеки впалые, а на коже лица волосики, выросшие пушком. Как-то нереально.
Ходили мало — только за хлебом и водой. Правда, многие еще работали. В основном, на заводах, которые работали для фронта. Руководители заводов в таких тяжелых условиях выживания стали задумываться, как помочь людям, как найти и что найти для поддержания жизни. На многих заводах, на складах, хранилось какое-то сырье, которое решили обследовать, а, обследовав, пришли к выводу, что кое-что можно выдать рабочим и использовать для питания. Так, на мамином участке жили люди, работающие на кожевенном заводе. Что выделывали на нем во время войны я, конечно, не знаю, но, видимо, уже все необходимое свежее сырье было израсходовано для кожевенных изделий и поэтому запасы сырья, заложенные еще в довоенные времена, извлеклись и использовались по назначению. Но когда стало невмоготу и нормальной еды уже не было, руководители завода и санэпидврачи пришли к выводу, что запасы кожевенного сырья (а это в основном уже полу выделанная кожа) могут пойти на питание рабочим. И вот сердобольные люди (мамины больные с участка) подарили и нам несколько кожевенных полуремней (заготовок). И мы так же, как и они использовали эти ремни для еды. Сначала вымачивали их несколько дней, т.к. ремни пахли нафталином и еще чем-то. Затем эти ремни уже с меньшим запахом варили. Естественно, затем все съели. Другие сердобольные люди дарили дуранду (это фураж — еда для лошадей), крупу-муку из костных пуговиц; еще получали угощения с заверением, что дарят глюкозу, но когда мы ее стали добавлять в кипяток и пить, то горло раздирало болью, но было очень сладко, поэтому, конечно, все было (0,5 литра всего) выпито нами. А это был глицерин! Все угощения были мизерными, но мама была благодарна и за это. Хватало этого, может быть, на один день, но этот день был прожит хоть с какой-то едой.
Но были такие угощения, которые по тем временам могли бы считаться царскими. В одной из квартир по Камской ул., д. 8 (вход в квартиру был из-под подворотни) жила очень респектабельная семья. Жил в семье красивый большой рыжий кот. Член семьи. Жил и жил. Как-то из этой семьи был получен «подарок» — небольшой кусочек мяса. Объяснили, что, мол, муж приехал с фронта (в районе Невского пятачка) и привез кусок свинины. С радостью мама стала готовить кастрюлю для варки этого кусочка, а когда стала мыть его, то увидела пучочек шерсти. Волоски были рыжие! Понятно, что это было мясо рыжего кота — хозяев этой квартиры. Мама категорически отказалась варить и есть это мясо, несмотря на постоянно сосущее желудок чувство голода. Но я уговорила маму сварить этот кусочек и съела, по-моему, с большим удовольствием. Мясо было очень мягким с небольшой прослойкой жира. Было вкусно! Так я насытилась на какое-то время и была очень довольна. Всего-то 200-300 граммов. Так не стало рыжего кота, который, видимо, очень поддержал жизнь своих хозяев. В другой семье, тоже живущей на. Камской улице, ближе к выходу на Смоленское кладбище, жил большой красивый пес -немецкая овчарка. Еще до начала войны собака работала в ДЛТ (Дом ленинградской торговли) — ночами сторожила магазин. Деньги за ее работу, естественно, получали хозяева, а с началом войны стали выдавать на нее паек. Этот паек поддерживал жизнь не только собаки, но и ее хозяев. Приходилось делиться с собакой. Но все это происходило до поры до времени. ДЛТ в конце концов свою работу прекратило.
Собаки-охранники стали не нужны, и семья хозяев потеряла дополнительный источник хоть какого-то питания. И люди не выдержали. Это был примерно декабрь 1941 года — январь 42-го. От этой семьи тоже был получен мамой подарок — кусочек мяса (примерно 400 граммов) — грудная часть, где много ребер. Опять же объяснили, что муж привез с фронта. У него, мол, в части забили козла и ему дали большой кусок. Т.к. мужа отпустил на несколько дней домой, вот ему и дали такое угощение для семьи. Но, конечно, когда прошло уже порядочно времени и собаки давно уже не было видно, стало ясно, что-то было мясо собаки. Это мясо мы съели вместе с мамой, на какое-то время насытились и были очень довольны.
Вот так люди делились, жалея своего доктора, а доктор-то еще ходил по вызовам с ребенком. (Всего-то ребенку было в то время 8-9 лет.) Люди жалели, сочувствовали и поддерживали, кто как мог.
А вообще-то, появились новые (по крайней мере для большинства) продукты питания — продукты из сои — молоко, простокваша, шроты (я думаю, что это товары из сои). Выдавали все это по нормам, в том числе и по рекомендациям врача. Вот эти продукты почему-то наши с мамой желудки не воспринимали — тошнило. И как бы нечего было есть, этого мы все равно не ели.
Были и другие экзотические блюда — студень из столярного клея. Но ведь и его где-то нужно было взять. В магазинах-то его не было, да и магазины-то промтоварные и хозяйственные были закрыты. Значит, опять же какими-то окольными путями люди доставали этот «продукт» питания. Клей-плитки вываривали, в варево клали, как в настоящий студень, приправы (конечно, у кого были) — перец, лавровый лист и др. и получался съедобный по тем временам продукт. Вкус был не очень приятным, но ели. Ведь для людей в то время было важно, чтобы хоть что-то попадало в желудок. Так как еды как таковой, в общем-то, не было, то люди постоянно голодные, недоедающие, теряющие ориентацию в жизни, стали заболевать болезнью, с которой сами справиться были не в состоянии. Болезнь эта — дистрофия. Голод, холод, бомбежки и обстрелы привели к тому, что люди стали массами умирать. Участковый врач имел возможность направить больного человека в стационар, который у нас был открыт прямо в поликлинике (п-ка N 4 тогда находилась на 15-й линии, д. 48). Конечно, и тут выживали не все, но многим все-таки стационар помог и спас от смерти. Находились они там дней 10-15. Все пациенты были размещены в большом холле, сюда выходило окно из кухни, через которое выдавали еду.
Когда мама дежурила в стационаре, естественно была, с ней и я. Мама лечила людей, а я помогала санитаркам и сестрам подносить еду, бинты, судно и др. Еда, конечно, и здесь была примитивной, в основном чечевица. Но все-таки в определенные часы всегда горячая (а это было очень важно) и более удобоваримая, чем дома. Да еще и подлечивали: понос лечили бактериофагом, цингу лечили витаминным настоем на еловых иголках. Пожалуй, кроме дистрофии, других и болезней-то не было: Но голод нельзя было победить маленькой порцией чечевицы, которой в основном кормили в стационаре, и люди продолжали умирать от голода. Как-то мамины врачи-приятели примерно подсчитали, сколько в день поликлиника выписывала свидетельств о смерти, так выходило 500-600 штук. А сколько таких поликлиник в городе? Да еще госпитали. Вот такие цифры. Умирали и умирали. А мы еще как-то жили.
Мы жили благодаря неистощимой энергии мамы, ее юмору даже в тех условиях и строгой дисциплине по распределению между нами той так называемой еды по норме на каждого. Не дай бог съесть все сразу. Если съел все сразу, то остальное время суток до следующего дня, когда получишь что-то по карточкам, будешь сидеть голодный и холодный и в рот положить уже нечего будет. Надо было хоть помаленьку, но что-то класть в рот в течение дня, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь. Большое значение для поддержания жизни имело, конечно, движение. Ведь многие люди, не имея уже работы, а если и имели, то ходить туда были бессильны, без еды, света, в холоде теряли веру в свои силы, не находили никакого выхода из положения. Почти все время лежали. И умирали. А участковый врач все ходил и ходил по вызовам. Движение, поддержка, хоть и минимальная, со стороны больных сыграла свою положительную роль. Мы были живы и продолжали жить. Естественно, была дистрофия, цинга. Зубы болтались сами собой, десны отваливались кусками.
Болели ноги. К вечеру уставали, но с утра снова рабочий день и все начиналось сначала. Проходил 1941 год — уже декабрь. На продуктовые карточки почти ничего не выдавали. Хлеб — на рабочую карточку 250 г и нам с дядей Володей по 125 г — хлебом как таковым назвать нельзя (мякина, какие-то не совсем съедобные добавки). Но и на этот хлеб на последнюю декаду декабря 41-го мама потеряла карточки. И тут уж совсем пропадай. И тут мама начала размышлять. И вспомнила! Еще в сентябре в поликлинике ее попросили сделать визит к больному не на своем участке — не только на другом участке, но даже и в другом районе. (Мама славилась как хороший врач и человек.) Васильевский остров делился до 1961 года (с 1936-го) на два района: Свердловский — от 13-й линии и до Гавани и дальше и Василеостровский -от стрелки Васильевского острова и кончая линией. Так вот маму пригласил на 11-ю линию. Там жил и заболел человек —мужчина, который работал в комитете (уж не знаю в районном или городском) по продовольствию. Мамин визит ему понравился. Она посещала его несколько раз, и когда он поправился, то при последнем визите предложил маме обращаться к нему, если будет трудное положение. И вот, когда в декабре 41-го карточки были потеряны, порывшись в памяти, мама вспомнила этого больного. Долго думала — идти или не идти к нему с просьбой о помощи. Голод пересилил сомнения, и мама пошла. Вернулась домой прямо с царским подарком — принесла примерно 1 кг пряников, причем настоящих, как до войны; три буханки хлеба, тоже настоящего; немного конфет соевых. Это было что-то невероятное! До получения карточек на следующую 1-ю декаду января мы были с едой. Кроме этого подарка у нас ничего не было, но мы были спасены. Такой оказией мама воспользовалась только этот раз. А может быть, больше и не приглашал, но и за это этому человеку большое спасибо. Наступил январь 1942 года. Люди умирали уже массово. Никаких животных — ни домашних, ни диких — в городе не было. Птиц не было — либо улетели от грохота бомбежек и обстрелов, либо были съедены.
Декабрь 1941 года — январь 1942-го совсем измотали силы. всё труднее и труднее стало выхаживать путь от дома до поликлиники, до врачебного участка и обратно. Больные все также старались по возможности поддержать. По карточкам понемногу стали прибавлять нормы. Но силы уже были настолько истощены, нервы взрослых совсем расшатаны, и мама стала задумываться, как бы переехать куда-нибудь с шестого этажа пониже и поближе к своему врачебному участку. Ведь многие комнаты и квартиры опустели. Жилье тех, кто эвакуировался, было опечатано. А квартиры, где люди вымерли, при желании, похлопотав, можно было и занять. И маме предлагали хорошие пустые квартиры. Занимайте, живите! Но маме это не нужно было. Ведь большую квартиру нужно обихаживать, убирать и обустраивать. А где взять силы? 0 будущем не думалось, и никакие отдельные квартиры не прельщали. И тут оказалось, что в небольшом, полу-деревянном доме, у самого входа на Смоленское кладбище, есть пустая комната, в которую уже никто не вернется, и в нее можно въезжать. Это Камская, д. 9б, кв. 1б. Дом был барачного типа из двух этажей. Первый этаж каменный с длинным коридором, в котором налево и направо располагались квартиры с подвальными помещениями. Наша квартира, разделенная на комнату и прихожую вместе с кухней, находилась на втором этаже, окнами на Смоленское кладбище. Примерно февраль-март мама раздумывала. Ведь для переезда нужны силы, средства передвижения. Но и на 6-м этаже жить было уже невозможно. Кое-какие вещи уже были поменяны на сухие корки хлеба (была такая женщина из маминых знакомых, у которой эти корки были), поэтому шкаф, буфет, самовар и другие вещи уже не нужно было везти. Много было книг, мелких вещей, которые казались лишними в то время. Потерялись светлячки — маленькие жетончики, которые прикреплялись на одежду и светились в темное время суток. Таким образом, люди не натыкались друг на друга. Жалко, что не сохранились. В общем, мама думала-думала и наконец решилась.
В конце марта 1942 года решила оформлять документы на переезд, но сначала отказалась от квартиры из трех комнат по 16-й линии, д. 97, а вот в дом на Каской решилась окончательно ехать. На улицах еще лежал снег, поэтому оставшуюся после обмена на корки мебель можно было перевезти на санках. Так и поступили. Помогли опять же бывшие больные, уважающие маму, как врача. Таким образом, мы покинули комнату на 6-м этаже и оказались, как нам казалось, в благодати. В то время это действительно была благодать. Уже наступала весна, на улицах стало намного светлее. И хотя бомбежки и обстрелы продолжались, мы чувствовали себя намного увереннее, хотя с едой стало ненамного лучше. Правда, по карточкам стали выдавать кое-какие продукты, но все равно этого было мало, а организмы уже были подорваны, и у мамы зрело желание уехать из города — эвакуироваться. С работы просто так не отпускали, ведь врачи все военнообязанные. Но так как мама была врач с малолетним ребенком (мне 9 лет), да еще получила инвалидность II группы, то и получилось, что она может быть освобождена от работы и имеет право эвакуироваться. Ну а пока начали обживаться на новом месте. Мы оказались как будто за городом. Рядом кладбище, много зелени, два окна из комнаты выходили на церковь Воскресения Христова у ворот Смоленского православного кладбища. Церковь очень массивная, высокая, стены толстые, да и красивая ко всему. Правда, как церковь она не работала, но и не сломана. Описываю эту церковь потому, что она спасла нас от смерти.
В ночь с 4 на 5 апреля 1942 года была сильнейшая бомбежка. Конечно, было страшно. Все небо над нами было темным от множества немецких самолетов, гул невероятный. И вдруг под самое утро невероятных грохот, рамы окон срывает с крюков (крюками соединялись рамы), все распахивается, двери тоже. Оказывается, это бомба упала с другой от нас стороны у церкви, и таким образом мы остались живыми. Воронка от бомбы была невероятно глубокой, и мы поняли, что нас спасло чудо. А ведь 5 апреля 1942 года был день Пасхи. Вот в такой святой для православных людей день немцы, видимо, захотели показать свою силу. Но ПВО наше хорошо работало. Ведь рядом с нашим жильем находился Балтийский завод, много других предприятий, а они постоянно находились под прицелом врага.
Мы оставались живы, а мама продолжает искать возможность выехать из города. И тут неожиданно в одну из семей на мамином участке приехал родственник (видно, какой-то большой начальник из военных), чтобы вывезти своих из осажденного города по льду Ладожского озера. В его машине оказались свободные места, и он предложил маме выехать вместе с ним и его семьей. Мама тут же согласилась, и мы — мама, я и дядя Володя — стали готовиться к отъезду. Готовиться-то особенно и не пришлось, у нас ничего почти и не было. Только маме срочно пришлось оформлять документы на отъезд. Но все было сделано, в Исполкоме все зафиксировали, выдали продуктовые карточки, талоны на дорогу, и мы были готовы. Это уже был конец апреля, лед на Ладожском озере постепенно таял, и когда нашей машине нужно было выезжать, то накануне Ладожская ледовая дорога была закрыта. Лед уже почти растаял, воинские машины еще какое-то время ездили, а машины со штатскими людьми уже не пропускали. Так мы остались в городе.
Опять пошла работа. В школе я не училась, т.к. моя школа так и не работала с сентября 1941 года, но по вызовам с мамой я уже не ходила. Оставалась дома. Дядя Володя в основном сидел в квартире, он был очень слаб и сил на прогулки никаких не было. А я, естественно, гуляла, познакомилась с соседскими ребятами, и мы почти целые дни проводили вместе на улице. моя «работа» с мамой закончилась. Но война-то продолжалась, сложности и жизненные ограничения не покидали. Дистрофия и цинга все время давали о себе знать. Дядя Володя совсем был плох, мы с мамой как-то держались. У меня к вечеру так болели ноги, ныли колени, что даже трудно было засыпать. Но возраст брал свое, наступал следующий день, и все дети округи снова выходили гулять и до вечера были на улице. А люди в городе продолжают умирать от голода. Хоронить как положено было невозможно. зимой на кладбищах рыли общие канавы-могилы, куда свозили с улиц и из квартир умерших людей. Очень немногие люди похоронили своих родственников в отдельные могилы. Пока земля еще не очень была промерзшей, так еще можно было нанять, в основном за хлеб, могильщиков вырыть могилу. Но со временем земля промерзла, а людей умирать стало столько, что похоронить всех отдельно было невозможно, и поэтому всех клали в братские могилы. Были организованы бригады, которые подбирали умерших людей на улицах и у кладбищ, завернутых в простыни и оставленных у ворот. А мы были свидетелями захоронений на Смоленском православном кладбище. Трупы людей везли и везли на грузовых машинах, въезжали в ворота и с правой стороны центральной дороги складывали трупы в деревянные бараки. Пока была зима, трупы лежали друг на друге и не таяли. Как я уже писала, фиксировалось только количество привезенных трупов, часто безыменных, и складывались, как дрова. С наступлением весны нужно было закапывать трупы из бараков, а машины с умершими все ехали и ехали мимо нас, играющих на улице ребятишек.
Камская улица от 17-й линии к кладбищу небольшая, все мы тут были на виду, и все происходящие события происходили у нас на глазах. В нашем доме на первом этаже первая направо была квартира, в которой жила одинокая женщина. Из ее квартиры неслись очень вкусные запахи. И когда проходили мы мимо нее, то очень сильно сосало под ложечкой. Голод брал свое. Все жильцы дома удивлялись, откуда у этой женщины такие продукты и столько, что она могла разваривать обеды. Очень часто, почти каждый день, эта женщина приглашала к себе в квартиру нас, ребят. Мы с удовольствием у нее сидели. Вспоминаю, что у нее было очень чисто в квартире, всегда тепло, были какие-то игрушки, да еще угощала всех нас конфетами. Ни о чем не думая, ходили мы к этой женщине и были довольны. Но, оказывается, зря были беспечными. И вот в один из дней конца мая — начала июня мы, дети, гуляя и играя на улице, слышим, что мама одного из соседских мальчиков ищет его. Мы не знали, куда он пошел и ничего не могли сказать, где он, хотя совсем недавно играл с нами. Мама пошла искать его дальше. И вот картина. Из ворот Смоленского кладбища выходит группа людей. В центре, окруженная милиционерами, идет женщина с окровавленным мешком за спиной. И тут стало ясно, что случилось. Этой женщиной оказалась наша соседка с первого этажа. Зазывая нас, детей, к себе в квартиру, она намечала себе жертву. Такой жертвой и оказался тот мальчик, которого искала его мама. Соседка убивала людей и ела их мясо, а забегая вперед скажу, что нам рассказали наши соседи, когда мы вернулись из эвакуации. Дом, в котором мы жили, сломали, уж не знаю, по какой причине. И в подвале, под квартирой убийцы, были обнаружены бочки засоленного человеческого мяса, а сама эта женщина была осуждена и расстреляна. К сожалению, такие случаи были не единичны. Многие люди от голода совсем озверели, и в душе уже не оставалось ничего святого. Да, такое было. Терзал ведь не только голод, но и постоянные бомбежки, обстрелы и отсутствие всяких человеческих условий для жизни. Психика многих не выдерживала. Однако жизнь все-таки продолжалась.
Мы расположились на втором этаже и будто ожили. Продукты по карточкам стали выдавать регулярно (выдача проводилась по декадам, кроме ежедневного хлеба), солнце грело чаще, пошли трамваи, заговорило как следует радио (зимой 1941-42 гг. по радио звучал только метроном, отстукивая время между бомбежками и обстрелами, да звучал голос, очень строгий и волнительный, объявляя воздушную тревогу). Радиорупоры были прикреплены и на стенах домов. Если объявляли тревогу, то люди, находящиеся на улице, сразу же укрывались в бомбоубежищах и находились там до окончания обстрела или бомбежки. Мы уже привыкали к этим бомбежкам, обстрелам и скрываться от них считали не нужным. Все равно, где погибать. Но мы, к счастью, остались живы. Жизненные тяжести продолжались, хотя и в чуть меньшей степени, и у мамы моей все еще зрело желание выехать из города. В основном, я думаю, это желание было связано с тем, что она ничего не знала о судьбе своего мужа -Ламанен Петра Исаковича. Он по национальности финн, и это оказалось большим минусом для него. Людей с такой национальностью (а также немцев и др.), несмотря на то, что они жили и родились в Советском Союзе и были преданными своей Родине, посчитали ненадежными людьми. А вдруг предадут, поэтому таких людей, подходящих по возрасту для службы в армии, мобилизовывали на службу не в действующую армию, а в трудовую. Вот так Петр Исакович, несмотря на то, что воевал в Финскую войну, был командиром, преданным коммунистом, попал в трудовую армию. Сначала он, как и другие такие же, клепал где-то на реке Смоленке лопаты, а потом всех куда-то вывезли. И мама оказалась в неведении, где ее муж. Но она ходила в военкомат, туда, где клепались лопаты, и еще куда-то, и примерно в ноябре 41-го узнала, что ее Петр Исакович находится на Урале, в городе Копейске, и работал там как чернорабочий.
В желании помочь своему мужу мама написала письмо в Москву И. В. Сталину. Описала всю жизнь Петра Исаковича, его заслуги, преданность и достижения в работе. Ведь еще до финской войны Петр Исакович был директором средней школы в Тайцах Гатчинского района, был и директором детского дома, где воспитывались трудные подростки. И везде у него были успехи. Все это было описано в письме. Писала и переписывала несколько раз, рука дрожала. Ведь это письмо самому Сталину. Надежды на положительный ответ, да и вообще на ответ, были минимальными. Как было переслано письмо в Москву, не знаю, но через примерно две недели был получен ответ. Это было поразительно! В ответе говорилось, что документы Петра Исаковича были затребованы на рассмотрение, и в результате было принято решение освободить его из трудовой армии и поместить в лечебное учреждение, т.к. здоровье в шахтах Копейска было сильно подорвано. Куда его направили, точно сообщено не было, но как будто в сторону Алма-Аты. Вот такое решение исходило из секретариата Сталина. И ответ-то был подписан самим Сталиным. Куда подевались копия письма и ответ, не знаю. Наверное, мама передала их Петру Исаковичу, как доказательство ее беспокойства за него. Видимо, это беспокойство и подталкивало маму к тому, чтобы уехать из Ленинграда и разыскать мужа, где бы он ни был. И вот опять мама стала усиленно искать пути выезда из Ленинграда. И в начале июня 1942 года нам был определен день выезда из города. Это было 1б июня 1942 года. Ну, естественно, стали готовиться. В основном, надо было оформить документы в ЖАКТе об отъезде, в комиссии по эвакуации получить проездные карточки на продукты, оформить эвакуационное удостоверение. Постепенно все это было сделано. Стали собирать вещички. Было сказано, чтобы брали минимальное количество, только самое необходимое. Таким необходимым у нас с мамой стали два небольших узелка, чайник и бидончик, а у дяди Володи небольшой чемоданчик. В общем, почти налегке мы приготовились к отъезду неизвестно куда.
16 июня 1942 года, уже не помню на чем, нас и многих других из Свердловского района (ныне вошел в состав Василеостровского) привезли на Финляндский вокзал. Здесь каждому выдали горячую еду -гречневую кашу и сардельки, кусочки хлеба. Это была для нас царская еда. Конечно, мы набросились на нее и никак не оторваться было. Поезд, который должен был везти нас к Ладожскому озеру, уже стоял у перрона. Каждому отъезжающему был дан талон с номером вагона и мы, поев, уже готовы были садиться в вагон, так дяде Володе никак было не оторваться от еды. Кроме своей, он еще и наши миски стал освобождать до конца. Мама вся в нервах, ругается, паровоз уже гудит, а мы еще на платформе. Ну, наконец, дядя Володя все съел, и в самый последний момент с помощью дежуривших сопровождающих мы забрались в вагон. Сколько мы ехали, не знаю, но уже к вечеру нас привезли к Ладожскому озеру. Здесь нужно было ожидать освободившуюся баржу или катер, которые переправили бы нас на Большую землю. Наступала уже ночь, баржи еще не было, дядя Володя после обильной еды на вокзале совсем ослаб. Ведь дистрофикам нельзя было наедаться, организм не справлялся. Медсестры, которые наблюдали за отъезжающими, увидев немощного мужчину — дядю Володю, разместили его в медчасть, которая находилась во вросшем в землю автобусе. А мы с мамой находились в лесу среди таких же бедолаг и ждали отъезда. Находиться в лесу, да еще ночью, хоть и много народу кругом, не очень-то приятно. Мама нервничает, неизвестно, что будет с дядей Володей, да еще я тут с большущей куклой на руках. Видимо, я как-то капризничала, и мама мою куклу отдала каким-то людям. Вскоре, поближе к утру, благодаря тому, что дядя Володя был едва жив, и, чтобы он не умер тут на месте, нас часов в 5-б утра посадили на баржу, вещи наши были помечены и отправлены отдельно от нас. И мы налегке, только с документами, стали переправляться на другой берег, который не был занят немцами. Увидев невероятно огромный простор озера, мама заволновалась. Берегов не видать, волна покачивает баржу (баржа шла своим ходом), была опасность немецкой бомбежки. Но всех успокаивали и бодрили молодые моряки, которые служили здесь на Ладоге. На барже стояли зенитки и пулеметы, а моряки все время следили за небом. Мы как-то проскочили между бомбежками, а баржи, идущие перед нами и после нас, были потоплены, а мы целыми добрались до берега.
Прибыли мы в поселок Лаврово. Дорогу через Ладогу назвали «Дорогой жизни». И действительно, эта дорога, перевозившая ленинградцев и зимой, и летом, дала людям возможность жить дальше. Здесь, в Лаврове, нас всех прибывших расположили в доме, но, в основном, на полу. Нам было не привыкать, поэтому нас это не смущало. По прибытии в поселок нас стали сразу же кормить. По карточкам выдали много еды — хлеб, шоколад, печенье, горячую еду. А у мамы сохранились еще те карточки, которые нам выдали еще в апреле, когда не удалась эвакуация. И вот и по этим карточкам мама получила еще такую же порцию еды. Мы были на седьмом небе. Дядя Володя едва переносил этот переезд, здесь в Лаврове его все время опекали медики, но он как-то держался.
Дня через два нас вместе с вещами, которые, к счастью, не пропали и не потерялись, нас собрали и повезли на железнодорожную станцию в Жихарево. Здесь нас погрузили в товарные вагоны-теплушки и повезли в сторону Вологды. Лежали мы на полу на чем попало. У нас не было с собой никаких подстилок, и поэтому пришлось лежать на соломе. Покрываться тоже было нечем, но спасало то, что ведь было лето и согревало тело то, что было надето на себе. Нужно было ещё вычесать голову частым гребешком. Что было в волосах, описать невозможно. Избавиться от вшей было трудно, и никакая борьба с ними в виде мыла, керосина, вычесывания пока не помогала. Впечатление такое, что их были миллионы. А поезд шел и шел. На каждой крупной остановке — Мга, Волхов, Тихвин, Череповец и др. — нас всех ждала горячая еда. Выдавалось питание, ставилась отметка в эвакуационном удостоверении, и ехали дальше. В Тихвине не успели поесть как следует. Не успели расположиться, как объявили, что немцы где-то поблизости начали наступление, и нас срочно отправили дальше. Дорога до Вологды была свободной от немцев, и уж сколько мы ехали, не знаю, но в конце концов в Вологду мы приехали. Отсюда мы втроем отправились дальше на Ярославль. Ехали опять же в теплушке, но не в вагоне, а на открытой площадке в передней части вагона. Как назло, всю дорогу хлестал дождь, и когда приехали в Ярославль, то вода с нас стекала буквально ручьями. Ну, естественно, обсохли, и мама стала думать, куда ехать дальше. Вообще-то, власти указывали, куда ехать, но мама исхитрялась ехать туда, куда ей было нужно. Так вот из Ярославля с дядей Володей мы разъехались в разные стороны. Он захотел ехать в Челябинск, куда еще раньше был эвакуирован институт «Механобр», в котором работал родной брат дяди Володи Анатолий Иосифович Отрожденнов. Он был заместителем директора института по научной части, и дядя Володя надеялся, что Анатолий поможет ему устроиться с работой и с жильем. А пока в Ярославле дядю Володю положили в больницу, потому что он уже был на пределе своих жизненных сил. Его более-менее восстановили, и он отправился в Челябинск. А мы с мамой поехали в другую сторону. В Ярославле она выхлопотала места на пароход, и мы двинулись по Волге, а затем по Каме в город Молотов (теперь опять Пермь, как было до Молотова). Здесь она надеялась найти какие-то следы своего мужа. Где-то ей подсказали, что он мог бы быть здесь. Ярославль был последний город, где нас кормили по талонам. Дальше питались как-то сами. И вот мы плывем и плывем на пароходе. Расположились мы в нижнем трюме напротив умывальников. Мама, как благородный человек, с вечера положила кусок душистого мыла (было с собой кусочков 5-б, оставшихся от хороших времен). Утром мыла как не бывало. Мама снова положила кусочек — и снова он исчез. И так пропали все куски. И только тут ей стало понятно, что ведь это крадут. Мы перешли спать на палубу. У нас с собой были серебряные столовые приборы (по шесть вилок, ножей, ложек). Тут мама сообразила, что их как-то нужно подальше упрятать, чтобы не украли. Укладываясь на ночь на палубный диван, под голову положила кожаный баульчик, в котором были приборы, а ручку этого баульчика веревкой привязала к крышке бидона и к руке, и спокойно заснула. Проснувшись утром, почувствовала какое-то неудобство. Оказалось, что никакого баульчика под головой нет, а на руке болтается одна веревка. Мама думала, что в случае кражи загремит крышка бидона. Но увы. Кто крал, тот знает, как это делать. А пароход шел дальше. Были остановки. Помню стоянку в Уфе, большой мост через Волгу около Горького (Нижний Новгород). Здесь нас застала бомбежка, но все прошло без разрушений, а пароход наш повернул здесь на Каму и пошли в Пермь. Прибыв в Пермь, мама начала ходить по инстанциям и все в поисках своего мужа. Была и в исполкоме, и в комитете образования, и в медицинской власти. И где-то ей сказали, что его отправили в сторону Алма-Аты. Ну, тут мама опять начала действовать. Начальники, которые в Перми руководили эвакуацией, хотели нас оставить в своей области. Но маме-то нужно ехать дальше. Пошла она по железнодорожному начальству и добилась своего. Мест не было, народу много, всем куда-то надо, но начальник смилостивился и выписал два билета. Поезд шел на Орджоникидзе (ныне Владикавказ), вроде бы не в ту сторону, в какую нам нужно. Но маме-то казалось, что в Алма-Ату оттуда попасть будет проще.
И вот мы едем — Арысь, Арал (тут купила мама соль, а наволочка не выдержала, и вся соль осталась на земле), поехали дальше. Едем по Башкирии, на каждой остановке предлагают еду. Продают, конечно. Это местные жители меняли свои продукты в основном на вещи. Денег почти не брали. И мама меняла на еду теплые вещи. Их и так-то немного было с собой, а тут и совсем не осталось. Ей казалось, что раз едем в Среднюю Азию, так зачем там нужны теплые вещи? Ведь там жара. Но, как оказалось впоследствии, это был необдуманный шаг. И вот мы едем по Башкирии, кругом пески, пустынные места, и вдруг поезд останавливается, вдоль состава быстрым шагом идет начальник и через рупор сообщает, что дальше мы не едем, нужно высаживаться, т.к. немцы наступают на Орджоникидзе и вот-вот его возьмут. Пришлось всем выгружаться. А что дальше то делать? Вдали где-то виднеются дома или юрты, какой-то оазис. И мама оставляет меня около узелков, а сама идет к этим домикам узнать, где мы находимся и что можно предпринять в смысле жилья, а может быть, и работы. Вскоре возвращается и говорит, что устроилась на работу, что нужно собираться и идти. Вот что значит профессия врача. Всегда и везде нужна. И только мы собрались идти, как вдруг пронзительно загудел паровоз, и начальник состава опять через рупор стал созывать людей быстро садиться в поезд, т.к. наш эшелон решили срочно направить в Ташкент. И вот теперь мы поехали в настоящую Среднюю Азию. Едем в июле, начале августа. Жара днем невыносимая. Ночью немного спадала, а мама была довольна, что обменяла все зимние вещи и мы едем налегке. Менять на еду было уже нечего и до Ташкента ехали полуголодные. И вот, наконец, сам Ташкент. Высадили всех с поезда, уже никаких указаний никто не делал, и определяться с дальнейшим обустройством должен был уже каждый сам. Но так как у мамы была задача попасть в Алма-Ату, то она опять начала искать пути, как попасть туда. По прибытии в Ташкент нужно было встать на учет на железнодорожном вокзале. И когда подходила очередь и состав отправлялся туда, куда нужно было человеку, давалось разрешение на выезд. А пока приходилось ждать. А где жить, спать, есть? Все пришлось делать на вокзале. На площади перед вокзалом был сквер, так вот в нем и располагался весь народ, которому нужно было ехать дальше. Днем тепло, жара. Думалось, что и ночью будет так же. Но не тут-то было. Поспали мы в саду ночи три-четыре, стали замерзать, и тогда перебрались в вестибюль вокзала. Спать пришлось тут на кафельном полу, подстилки никакой не было, а под голову клали все те же узелки, в которых были какие-то наши вещички. С едой более-менее справлялись, т.к. кругом стояли тетушки со своими домашними приготовлениями (в основном, пирожки, да еще с перцем), был рынок, где продавалось, как нам казалось, все. Персики, яблоки, сливы, арбузы, молочные продукты и многое другое, и мы обалдели от этого изобилия. Решили, что попали в рай. Наверное, так и было. После того, что пережили в Ленинграде, это и был для нас рай. Так мы провели здесь 10 дней. Маме уже предлагали и работу, но у нее главной задачей было попасть в Алма-Ату и найти там своего мужа. И вот, наконец, нам выдали пропуск на поезд в Алма-Ату.
Посадили нас в настоящий пассажирский поезд. Ехали мы не очень долго. В вагоне с нами ехали какие-то артисты московские и ленинградские, мама много с ними разговаривала. Они интересовались, что происходило в Ленинграде. Но фамилии этих артистов, к сожалению, не помню. Но общение с ними осталось в памяти. И вот мы в Алма-Ате. Я уже писала, что наши соседи по квартире в Ленинграде были эвакуированы из города еще в июле 1941 года, и адрес их проживания у нас был. Это была Алма-Ата. И вот, сойдя с поезда и спросив у людей, в какую сторону нам идти, мы направились к нашим Барканам. Идти пришлось порядочно. Все вокруг нас поражало. Прямо по сторонам дороги росли фруктовые деревья, и никто не срывал плоды. По дороге нам встретилась женщина с ведром, которая что-то поднимала с земли и клала в ведро. Мы даже спросили ее, что она делает. Оказалось, что собирает засохшие коровьи лепешки — кизяк — для того, чтобы топить плиту. Много встречалось не очень широких канав с быстро текущей прохладной водой. Это были арыки. В общем, нас все удивляло, и мы шли с широко открытыми глазами. А уж когда мы предстали перед Барканами, то тут уж они широко открыли глаза, узнавая и не узнавая нас. Вид-то у нас был дистрофический. Но когда поняли, что это мы, то приняли нас очень гостеприимно, расспрашивали о Ленинграде, о квартире, о том, как мы выжили. Сочувствовали, рассказывали о своем житье-бытье. Роза, дочь, уже была взрослой — 18 лет, где-то работала, а 12-летний Алик что-то приболел нервами, и мама давала им советы по лечению. Снимали они две комнатки с кухней, но нам выделили уголок, где мы и спали — мама на узенькой кушетке, а меня положили на сложенные друг на друга чемоданы. Конечно, среди ночи чемоданы разъехались, и я оказалась на полу. Было не больно, но смешно. В дальнейшем я спала на полу и была довольна. Прожили мы так недели две. За это время мама исходила все возможные учреждения, где могли бы сказать о месте пребывания Петра Исаковича. Но увы! Никаких следов и никаких надежд. Конечно, взгрустнулось. Надо теперь было определяться самим. Куда дальше ехать? В Алма-Ате ей оставаться не хотелось, т.к. в Алма-Атинской области, в Талды-Кургане (это примерно 300 км от Алма-Аты) жила семья маминого двоюродного брата Павла Александровича Иванова. Они эвакуировались из Одессы именно сюда потому, что недалеко от Талды-Кургана на хуторе жила родная сестра тети Любы, жены Павла Александровича, — тетя Шура Шиндяпина со своей семьей.
Тетя Люба со своими детьми — Зоей и Игорем — обосновалась недалеко от Талды-Кургана на сахарном заводе. Недалеко было и жилье, которое приходилось снимать у местных жителей. Комнатка была небольшой — метров 11, сюда же приняли они и нас. Жили дружно. Мы, дети, естественно, целый день были на улице. Тетя Люба работала на почте, была очень активным человеком. Мама поначалу не работала, т.к. была еще слаба, но к ней потянулись люди на прием, услышав, что сюда приехала доктор из Ленинграда. В благодарность за прием несли яблоки. Так у нас этих яблок — разных хороших сортов -стояли мешки. Постепенно стали отъедаться, хотя с питанием и здесь было нелегко, но на базаре можно было купить какие-то продукты, а хлеб покупали в магазине у Кулиева. Половину поселка, где мы жили, занимали чеченцы. Когда-то их (еще до 1942 года) привезли сюда. Жили, общались, уживались нормально, занимались каждый своим делом. Дети все вместе играли, грызли семечки, ели лепешки, испеченные чеченцами. Было весело и спокойно. Потом мама стала искать возможность снять комнату для нас.
Оказалось, что напротив по коридору живет одинокая женщина, которая и сдала нам угол в своей комнате. Комната была тоже маленькой, но как-то умещались втроем. Я спала на брезентовом топчане, как в люльке, а подо мной хранился торф для плиты. Для мамы была узкая кровать, и хозяйка сама спала на каком-то топчане. В общем, для всех были лежанки, а уж остальных удобств никаких. Тут же был умывальник, над ним небольшое зеркальце, еду готовили на небольшой плите в этой же комнате, воду носили из колодца, а все санитарно-канализационные условия были на улице. Так прожили несколько месяцев, в сентябре я пошла в школу — во второй класс. По возрасту я могла учиться в третьем классе, но ведь в блокадном Ленинграде год учебы пропал. И хотя на сахарном заводе меня брали в третий класс, я заупрямилась и захотела учиться во втором. Приняли меня дети настороженно, ведь я городская. Ребята стали меня испытывать, в основном физически. В конце концов я взяла верх, повалив на лопатки самого главного забияку. Авторитет мною был завоеван. Так я закончила второй класс, а уж в третьем классе пришлось учиться в колхозе «Каратал», куда мама летом 1943 года строилась на работу. Здесь под ее началом была небольшая больница, вела прием больных, выезжала на вызовы в соседние колхозы (один — казахский, другой корейский, а сам «Каратал» — украинский). Так прошло лето 43 в третий класс мне пришлось идти уже в колхозе «Каратал». учеников было мало, и поэтому все учились в одном помещении. Учитель был один по всем предметам. Он же был и директором школы. Его фамилия — Цой. Лето прошло, а когда опять наступила зима, то тут мама поняла, что при имеющейся у нас одежде вторую казахстанскую зиму пережить без замерзания будет трудно. Ведь морозы были очень серьезными, а одежду-то зимнюю мама променяла на еду, когда мы ехали в теплушках в жару 1942 года. Пришлось подкопить денег и на рынке купить маме меховую (из рыжей лисы) жакетку и мне какую-то одежду потеплее. Так жили мы неплохо по нашим меркам. Мама получала за свою работу в амбулатории трудодни, которые выдавались продуктами. Их выдавалось столько, что нам и не съесть всего было. Были обеспечены сверх головы.
Тут маме стали поступать предписания из горздрава Талды-Кургана о мобилизации ее на работу в военный госпиталь. Но тут вдруг заболеваю я, причем страшной болезнью — туляремией. Болела долго, тяжело. Выздоравливая, ходила с палочкой. В результате маму на какое-то время оставили в покое. Но как только я встала на ноги, маму мобилизовали все-таки и направили, конечно, не на фронт, т.к. тогда меня некуда девать, а в распоряжение горздрава Ивановской области. Пришлось подчиниться, ведь мама была военнообязанной, как врач. Начали собираться, вещей еще меньше стало, все поизносилось, ни кастрюль, ни посуды, только неизменный бидончик двухлитровый. Через Талды-Курган и Алма-Ату мы двинулись вглубь России. Из колхоза нас хорошо проводили, надавали всяких продуктов. Особенно запомнился томленый в русской печи шпиг, приготовленный Надеждой Каптеловой, которая работала с мамой в больнице медсестрой и стала ее подругой. Надя жила со своей мамой в колхозе, но после нашего отъезда мы с ней больше не виделись. Итак, с предписанием на руках мы едем в г. Иваново. Уже была зима 43-го, холодно, в поезд не попасть, сажают только с разрешения начальника станции. Только командировочное удостоверение давало возможность ехать более-менее нормально. Наконец, приехали, и тут в Иванове мама получила направление на работу в эвакогоспиталь N 5851, который начали организовывать в поселке 3олотково Курловского района Владимирской области. Из Иванова на подножке пассажирского вагона (ступеньки не закрывались крышкой) мы доехали до Курловского разъезда, и здесь пришлось ночевать несколько дней в доме при вокзале. Опять же на полу. Но здесь уже дали какие-то одеяла, подушки, и мы спали укрывшись. Сюда прибывали сотрудники будущего госпиталя, и когда их было уже порядочно, то всех отправили на больших санях-розвальнях на лошадях дальше, в поселок 3олотково. Этот поселок располагался в очень красивом месте. Кругом густой лес, невероятные елки в лесу, из-под снега бьют ключи, воздух чистейший. И вот благодаря такой природе здесь медицинские начальники решили организовать госпиталь для раненых бойцов с легочными осложнениями. Природа должна была способствовать их выздоровлению. Для госпиталя предназначалось здание школы — трехэтажное, каменное. Начали завозить медицинское оборудование, койки, шкафы, столы, тумбочки и т.п. И тут обнаружилось непредвиденное — все, что нужно было для госпиталя, привозилось от железной дороги на санях до 3олоткова, в 50 км от поезда. Это было трудно. Но еще труднее, как поняли, будет возить за столько километров раненых. И как было всем обидно, ведь столько было уже сделано, госпиталь уже был готов к приему больных, но делать нечего. Из-за организационных трудностей госпиталь решили здесь не открывать. А ведь семьи работников госпиталя уже начали обживаться. Нас с мамой приняли жите в свой дом дед (нам тогда казалось, что он очень стар был) с дочкой Марией.
А я и тут ходила в школу, надо же было заканчивать третий. класс. Шел уже январь-февраль 1944-го. И пока госпиталь готовился к открытию, дети учились. Мы уже подружились с ребятами (особенно запомнился Коля Катков из моего класса, и жили рядом), готовили вместе уроки, вечерами играли на улице. Время шло, зима проходила. Наступил май, и мы закончили учиться. А к этому времени пришло предписание о переводе госпиталя из Золоткова в город Шую Ивановской области. Опять сотрудники госпиталя, рабочие начали перевозить оборудование на железную дорогу. Здесь был подан большой длинный состав из товарных и пассажирских вагонов. В пассажирском вагоне ехали начальники. Они были военными -начальник госпиталя, начальник медицинской части и комиссар. А всех остальных, вольнонаемных сотрудников — врачей, медсестер и др. расположили в товарных вагонах. А самое главное, вольнонаемные не были обеспечены никаким питанием. Ехать пришлось долго, состав пропускали только тогда, когда был свободен путь от составов с военным оборудованием и ранеными с фронта. Питаться приходилось теми продуктами, которые были приготовлены для переезда, но они закончились, а взять другие было негде. Сотрудники возмущались, ведь большинство были с детьми. Нервы уже были напряжены, и тогда мама (она была начальником отделения) от имени всех сотрудников пошла к военным начальникам узнавать, как они собираются обеспечивать питанием своих сотрудников. Ответ был таков, что придется обеспечивать себя питанием самим. А как, где — это их не касается. Конечно, возник конфликт, но делать нечего, надо что-то предпринимать. Тут приключилась длительная стоянка в городе Коврове, и тут у моей мамы и старшей медсестры ее отделения (к сожалению, не помню ее имени) возникла идея пойти в торговый отдел исполкома и попытаться получить продуктовые карточки. Ведь на деньги, даже если бы они и были, купить было ничего невозможно. Все выдавалось на карточки.
И вот мы — мама, я и медсестра, спросив у людей, где находится исполком, идем туда. Сначала мама со своими документами начальника отделения госпиталя N 2499 (номер новый присвоили раньше) обратилась к заведующей торговым отделом, убедила ее, что госпиталь будет располагаться в г. Коврове и поэтому они пришли, получилось, что первыми, получить продовольственные карточки. Заведующая поверила, дала указание своей сотруднице, которая сидела в окошечке, выдать карточки на целый месяц вперед. Выписывая, сотрудница спросила, по какому адресу располагается госпиталь. И тут мама немного растерялась, а медсестра тут же сообразила и выпалила: «Улица Ленина, 5». Сотрудница все записала, выдала нам карточки, и мы обрадованные пошли отоваривать их в магазин. Когда вышли из исполкома, мама спросила напарницу, как это она сообразила, сказав такой адрес. Так ведь, Елена Михайловна, в каждом городе есть улица Ленина, поэтому и не растерялась. Это был риск, но все сошло, как надо. И вот, отоварив в магазине карточки сколько дали, поместив все продукты в наволочки (никаких сумок ведь не было), мы появились перед эшелоном с большим довольно-таки грузом за плечами. Все наши люди вышли с удивлением смотреть на нас, а начальник госпиталя (майор медицинской службы Воронин Михаил), грубоватый мужчина, увидев нас с продуктами, произнес: «Я так и знал, что эта женщина добьется того, что хочет!» Самое главное, что теперь была еда. Мы ее распределили между всеми сотрудниками, с которыми ехали в одном вагоне, и таким образом не очень голодные доехали до Шуи. Госпиталь расположили в двух больших каменных зданиях на площади перед главпочтамтом. Жилье сначала нам снял госпиталь в городе -небольшая комнатка с хозяйкой за стеной. Какое-то время жили и при госпитале. С питанием было сложно, голодновато. Пайков вольнонаемным так и не давали, получали их все также только военные, и маме приходилось все время выкручиваться, чтобы найти пропитание. Ну, как-то справлялись, ведь было и хуже когда-то. Госпиталь быстро развернули для приема раненых, и в течение июня-июля все отделения были заполнены. Госпиталь был предназначен для лечения больных с поврежденными конечностями. Эшелоны с ранеными приходили почти каждую неделю, а то и чаще. Вместе с санитарками и медсестрами под присмотром врачей я тоже ходила на вокзал, куда прибывали поезда, и помогала, как могла, переносить раненых из вагонов сначала в помещение вокзала, а затем уже-их перевозили на телегах в госпиталь. До сих пор стоят картины перед глазами: выносят из вагонов перебинтованных, стонущих людей, а кто-то наоборот молчит, видимо в беспамятстве. Бинты окровавленные. Тех, кто совсем тяжелый больной, везут в госпиталь в первую очередь, затем остальных, кто полегче, а кто и сам идет. Таких, правда, немного было. Многие были без рук, без ног. На таких уж совсем тяжело было смотреть. В госпитале их распределяли по отделениям. У мамы было 3-е отделение — хирургическое. Сама мама была врач-терапевт, но тут была и за терапевта, и за хирурга, делала операции, да еще и отделением заведовала. Почти все время она находилась в госпитале, часто дежурила, выходных ведь не было. Ну, и я вертелась здесь же.
Перезнакомилась со всеми медсестрами и санитарками, с теми, что помоложе им было-то по 18-20 лет. А мне хоть и было всего 11,5 в 1944-м, выглядела на все 1б, поэтому и дружбу они со мною вели. К тому времени я была разносторонним ребенком, умела танцевать, даже вальс, танго, фокстрот. Умела отбивать чечетку. Не знаю, где уж этому научилась. В основном, сама доходила до всего. Лихо танцевала «яблочко» и лезгинку. И вот благодаря своим способностям, я научила своих госпитальных подруг танцевать, и мы ходили вечерами в клуб на танцы, готовили концерты, в которых участвовали, кроме нас, и легкораненые. Среди них были и певцы, и чтецы, а кто-то играл и на музыкальных инструментах. С группой таких «артистов» мы ходили по отделениям, устраивали концерты перед тяжелобольными. Они всегда нас тепло принимали и просили приходить почаще, что мы и делали. Так прошло лето, наступал сентябрь, и мне нужно было идти в школу — в 4-й класс. Опять новые ученики, новые знакомства, но меня приняли хорошо, т.к. со многими я уже познакомилась на улице. Учились мы в начальной школе и наш класс был старшим. У нас была очень хорошая, добрая учительница -Бугрова М. Г. Она даже подкармливала своих учеников из своего пайка, а мы ей тоже платили любовью. Во мне она увидела организаторские способности и рекомендовала пионерской дружине школы выбрать меня ее председателем. И выбрали! Училась я хорошо, дружиной руководила тоже неплохо, и в конце учебного года меня хвалили, как лучшую ученицу, и директор школы наградил книгой «Из записок охотника» Тургенева, изданной во время войны. Было приятно.
Наступил май 1945 года. Лето. Заниматься мне особенно нечем, и я опять болтаюсь на территории госпиталя. К слову сказать, территория была очень красивой, ухоженной. Видимо, начальник госпиталя был большим любителем-садоводом и поэтому дал указание облагородить землю вокруг госпиталя и засадить ее цветами и кустарниками. Было очень красиво, особенно много было разных сортов георгинов. А невероятно приятные ароматы неслись со всех сторон сада. Устроили в саду и летнюю эстраду. На ней выступали и мы, местные «артисты». А однажды в Шую приехал цыганский театр «Ромэн». Они давали концерт в городском театре, но наш начальник госпиталя (а в Шуе было пять госпиталей) пригласил артистов выступить на территории госпиталя с тем, чтобы их могли услышать и увидеть неходячие больные. Артисты согласились, больных вынесли прямо на кроватях в сад, разместили перед эстрадой, и они были так благодарны, что у многих слезы выступали. Сад вокруг был заполнен ходячими больными, сотрудниками и всеми, кто был свободен от дежурства. А вот мама-то моя как раз дежурила в этот день и к ней, увидев на руке красную повязку дежурного поверх халата, потянулись цыганские артисты с просьбами помочь с лекарствами, медицинскими советами, посмотреть детей и т.п. С разрешения начальника госпиталя помощь была оказана, и, кроме того, все были приглашены на обед, да еще со спиртным. Весь дневной запас спирта, а может быть, и больше, был израсходован на этом обеде. Все были довольны, а артисты особенно. Их приняли хорошо и проводили достойно и с благодарностью.
Идет май 1945 года. Немцев уже давно прогнали с территории нашей страны, и у каждого российского, советского человека уже теплилась надежда на скорое окончание войны. Все устали, хотелось домой. Ведь мы с мамой знали, что жизнь в Ленинграде налаживается, что фашистская блокада была снята в городе в 1944 году. Но пока шла война, о возвращении и думать было нечего. Ведь мама была военнообязанной и ее место работы, и место жительства зависело от военных властей. И вот наступил день 9 мая 1945 года. По радио еще ночью мы услышали важное сообщение: очень торжественным и волнительным голосом диктор центрального радио — Левитан Юрий Борисович -сообщил о капитуляции немцев и окончании войны. Слезам и ликованию не было конца. Уже к шести утра все сотрудники госпиталя, не занятые на дежурстве, подошли к госпиталю, больные тоже уже были на улице. Утро было солнечным, люди поздравляли друг друга, целовались даже с незнакомыми людьми, но раненые больные не все были такими радостными. Многие выздоравливали и надеялись вернуться домой, а многим и возвращаться было некуда — родные места были разрушены немцами, а родственники все погибли. Тяжелораненые больные вообще были в подавленном состоянии. Им. казалось, что без рук, без ног они вообще уже никому не нужны и даже, бывало, боялись писать домой о своем тяжелом положении. Но праздничный день 9 мая прошел, а будни госпиталя продолжались. Новых больных уже поступало меньше, выздоравливающих выписывали домой, а не на фронт, как было в прежние годы. Госпиталь работал все также напряженно, лечил больных. А я, пребывая на каникулах, гуляла по улицам города с подругами, ходила в кино, парки, на берег Тезы. Итак, мама работала, я была на свободе и заниматься-то, в общем, мне было нечем. И вот начальник госпиталя, часто видя меня болтающейся по территории, предложил маме устроить меня на работу. Согласилась мама, согласилась я (да моего согласия никто и не спрашивал), и нашли мне работу вроде писаря, в медсанчасти после окончания войны работники немного запарились. Нужно было много выписывать документов — кому на увольнение, кому на дальнейшее лечение по месту жительства и т.п. В общем, меня определили, не знаю уж, как меня оформили, но выдали рабочую карточку. А на нее давали побольше продуктов, чем на детскую. В этом был большой плюс. Так я проработала июнь, июль и август. Госпиталь тоже все еще работал, но уже начались разговоры, что скоро его будут расформировывать. Но пока время близится к сентябрю и мне снова надо идти в школу, теперь уже в 5-й класс. А это опять новая школа, новые учителя, новые ребята. Но ничего не поделаешь, в школу идти нужно, и 1 сентября я уже сижу за партой. Я пришла в класс, в котором дети учились вместе с 1-го класса, и я оказалась каким-то чужаком. В предыдущей-то школе я была вожаком, а тут вроде никто. Мне было трудно привыкать к новому положению, но к концу сентября уже перезнакомилась с ребятами, учителя тоже хорошо относились ко мне, но тут опять грянули перемены. В госпиталь пришло распоряжение о расформировании, оставшихся больных отправили по другим лечебным учреждениям, а вольнонаемным сотрудникам, несмотря на то что они были военнообязанными, было рекомендовано определяться самим, кто как хочет и может. Естественно, нам с мамой хотелось вернуться в Ленинград. Но как? В те времена, чтобы вернуться в свой родной город, нужно было получить вызов, и только тогда можно было надеяться на возвращение. Но вызова нам делать было некому, поэтому будущее было неопределенным. И тут у начальника госпиталя возникла идея. В предписании о расформировании госпиталя говорилось, что все истории болезни и другие документы лечившихся в госпитале больных, должны быть упакованы и отправлены в архив Ленинградского Военно-медицинского музея. И начальник решил, что выпишет маме командировочное удостоверение на двух человек (второй человек — это я) для сопровождения груза, а уж когда груз прибудет (он шел малой скоростью), нужно будет сдать его в архив под расписку, а назад в Шую не возвращаться. Вот таким образом мы отправились в Ленинград, учеба, естественно, прервалась опять. Собрав уж совсем скудные пожитки в один из вечеров начала октября 1945 года, вдвоем мы отправились на вокзал г. Шуи, чтобы поехать в свой родной Ленинград. Через всю площадь до почтамта нас провожала кошка, которая жила у нас. Видимо, каким-то своим чутьем она понимала, что мы уезжаем навсегда отсюда. Как ни жалко было, но мы ее отогнали и с грустью пошли дальше. Было темно, фонари никакие не горели, только на мосту через Тезу было светло, а там уж и вокзал недалеко. Наконец, подошли к поезду, сели в него и со слезами и волнительным ожиданием, отправились в Ленинград. И из Шуи уезжали с грустью. Ведь прожили здесь полтора года, я училась здесь, оставила много друзей, подруг. В госпитале народ меня любил, я была коммуникабельным ребенком, открытой и всегда веселой. Я была как дочь полка, которую все оберегали. Ну, а теперь едем в поезде и с нетерпением ждем, когда приедем в Ленинград. Сколько ехали, не знаю, но в какой-то день, поздно вечером поезд подходит к вокзалу, и мы выходим на перрон.
Какое волнение охватило нас — не передать. Выйдя на площадь Восстания, мы дух не могли перевести от увиденного. Все было залито светом, народу на улице было много, увидели, что и мороженое свободно продают. Так нас все поразило, что слезы сами катились из глаз, и в таком восторге от увиденного мы пошли пешком по всему Невскому через мосты на Петроградскую сторону на Карповский переулок к маминым двоюродным сестрам, которые, как мы знали, уже вернулись из эвакуации. Как снег на голову, свалились мы к ним почти ночью. Но встреча была доброй, конечно, с горькими слезами и воспоминаниями об умерших и погибших родных. Мы у них переночевали и на следующий же день поехали на Васильевский остров в дом на Камской, где мы жили перед отъездом из города. И тут нас ждало разочарование. Подойдя к дому, увидели, что дома то нет — сломан. Остались какие-то остатки нижнего этажа. Мама обратилась в ЖАКТ с вопросом, где нам жить. Там ответили, что они ничего не знают и посоветовали обратиться в районную жилищную организацию. А тут ответили, что мы никаких прав на жилье не имеем, т.к. до эвакуации из города мы прожили в этом доме всего два месяца (мы же переехали сюда с 8-й линии), а этого мало, чтобы получить какое-то жилье. Что делать? У тетушек оставаться долго не приходится — у них тесно, живут в одной комнате, две других комнаты были еще во время войны заняты семьей работника НКВД. А когда тетушки вернулись из эвакуации, то им не только комнаты не вернули, но и всю мебель. И вдруг мама узнает, что из эвакуации вернулся институт «Механобр», а вместе с ним и дядя Володя. Встреча наша состоялась, и мы узнали, что он так же, как и мы, потерял все права на жилье, и выход из такого положения нашли в «Механобре». Дяде Володе предоставили на территории института (21-я линия Васильевского острова) помещение для жилья. правда, жильем это было трудно назвать. В 2-этажном доме третий этаж был чердаком, а в нем цементная комната без окон, без отопления. Тут-то и поселился дядя Володя, и когда узнал о нашем бедственном положении, то, конечно, предложил нам жить у него в этой цементной комнате, и это было для нас спасением. Теплом дядя Володя обеспечил — подключил многосильную электропечь к институтскому кабелю, и мы были довольны. Так мы прожили 4 месяца. За это время мама устроилась на работу участковым врачом в свою 4-ю поликлинику. Здесь свои люди, знающие маму, пошли навстречу и с разрешения Райздрава оформили на работу. Ведь у мамы не было ни прописки, ни жилья, а без этого в городе многим жить не разрешали. Я пошла в школу в 5-й класс. Шла уже вторая четверть, я много пропустила и, конечно, мне трудно было включиться в ритм учебы. И 2-я четверть была закончена даже с двойками по некоторым предметам. Но в дальнейшем все трудности преодолела, и 5-й класс окончила нормально. Как участковый врач мама обслуживала 13-ю линию от набережной Лейтенанта Шмидта до Камской улицы. Больные как-то быстро привыкли к новому доктору, полюбили ее и очень переживали, что у их доктора нет своего жилья. И вот инициативная группа жителей одного из домов по 13-й линии написала в Райздрав письмо с просьбой выделить пустующую комнату в доме, где они живут, их участковому доктору. Вопрос был решен положительно, и в феврале 1946 года мы переезжаем в свою комнату размером 9 квадратных метров с печным отоплением по адресу В. 0., 13-я линия, д. 24, кв. 1б. Соседей было много — 6 комнат, но все жили дружно, по возможности помогали друг другу, поддерживали в трудных обстоятельствах. Я учусь в 6-м классе, еще летом 1946 года пристрастилась к спорту, сначала не очень серьезно занималась – легкой атлетикой, волейболом, лыжами, и, в конце концов, остановилась на баскетболе. В 6 классе наш класс решили расформировать и меня и многих других перевели в среднюю школу N 12 на 13-й линии д. 28, т.е. совсем рядом с моим жильем. Я окончила ее в 1951 году и поступила в Электротехнический институт им. Ульянова (Ленина). Училась с удовольствием, и баскетбол не бросала. А мама (вернусь немного назад), приехав из Шуи, продолжала искать и ждать своего мужа, и в один прекрасный день он появился у нас дома. Рассказал, как сложилась его судьба после освобождения из трудовой армии. Как только его подлечили, и он набрался сил, его направили работать директором детского дома в Барнаул, а мама-то его искала то в Перми, то в Алма-Ате. После того, как детский дом расформировали, он приехал в Ленинград, к жене. Но тут опять помешала его национальность. Всех финнов, вернувшихся в Ленинград, не прописывали, и, естественно, жить в городе было нельзя и работать тоже. Поэтому он уехал в Эстонию, в город Выру, где уже жил его двоюродный брат. Там прописался, устроился на работу -стал заведовать конторой заготскот, а вскоре, посоветовавшись со мной, уехала туда и мама. Я же осталась жить одна с 8 класса и до поступления в институт. Так для нас закончились военные мытарства и началась мирная жизнь.
Главное, что должна знать каждая женщина (и ее муж) перед подачей заявления о разводе
Развод — это тема, в которой существует множество мифов и заблуждений, которые часто затрагивают людей, находящихся в процессе развода. Многие считают, что мужчины подают на развод чаще, чем женщины; однако исследователи обнаружили, что по всей Америке по крайней мере две трети разводов оформляются женщинами. Один исследователь даже сообщил, что в 25 процентах случаев распада брака мужчины «понятия не имеют», что существует проблема, пока женщина не скажет, что хочет развода.После развода женщины обычно счастливее своих бывших. Исследования показывают, что, хотя мужчины испытывают улучшение финансового благополучия после развода, разведенные женщины меньше страдают от депрессии. По всей стране больше американских женщин живут без мужа, чем с ним. Это связано с тем, что женщины выходят замуж позже, с большей вероятностью, чем мужчины, откладывают повторный брак и дольше живут вдовами.
В этой статье, однако, будут рассмотрены и рассмотрены некоторые из наиболее распространенных заблуждений о разводе, а также предоставлена информация, которую каждый должен знать, прежде чем подавать на развод.
Есть неправильный способ поймать вашего супруга в законе
Разводящиеся супруги часто испытывают соблазн получить «доказательства» неверности или неправомерного поведения супруга, читая электронную почту, устанавливая шпионское ПО, записывая телефонные разговоры или устанавливая скрытые камеры. Эти действия могут повлечь за собой гражданскую ответственность и уголовное наказание как сторон, так и адвокатов. Например, по законам Техаса установка устройства слежения на автомобиле, принадлежащем другому лицу, является преступлением. К разводящимся супругам применяются федеральные законы и законы штата о прослушивании телефонных разговоров, и супруг может подать в суд за вторжение в частную жизнь.
Федеральный закон регулирует электронное наблюдение за разговорами и доступ к электронной почте, факсу и голосовой почте. Закон предусматривает гражданские и уголовные санкции за преднамеренный перехват электронных сообщений. Однако доступ к сообщениям электронной почты после их передачи, например загрузка их с жесткого диска семейного компьютера, не является правонарушением в соответствии с Федеральным законом. В Техасе действуют аналогичные законы, запрещающие перехват сообщений. Адвокаты также несут ответственность в соответствии с этими законами, если они раскрывают информацию из перехваченных сообщений, предоставленных их клиентами.
Как федеральные законы, так и законы штата Техас разрешают запись телефонных разговоров и других электронных сообщений с согласия по крайней мере одной стороны связи. Согласно этим законам об «одностороннем согласии» супруг может записывать разговоры, в которых он или она участвует. Это было расширено, чтобы означать, что разрешена родительская запись разговоров ребенка с третьим лицом, включая другого родителя. Поскольку ребенок является несовершеннолетним, родитель может дать согласие на запись от имени ребенка при условии, что родитель добросовестно и объективно обоснованно считает, что согласие от имени ребенка отвечает наилучшим интересам ребенка. ее, даже если ребенок не знает о записи.
Однако незаконное получение информации может подвергнуть это лицо, даже если он или она является супругом, гражданской ответственности, а также уголовного преследования. Техас признает право на неприкосновенность частной жизни, которое нарушается, если кто-то намеренно вторгается в частные дела другого человека оскорбительными средствами. Доступ к сохраненной электронной почте или тайная запись супруга может быть нарушением права супруга на неприкосновенность частной жизни. Если супруг подает в суд, он может взыскать денежную компенсацию, включая штрафные убытки.
Суды не делят имущество обязательно 50/50
Хотя пары предполагают, что все имущество будет разделено 50/50, равное разделение не является стандартом, используемым судами Техаса. Во-первых, при расторжении брака может быть разделена только общая собственность. Суд не может передать отдельное имущество одного супруга другому. Во-вторых, закон требует, чтобы раздел общинного имущества был «справедливым и правильным». Хотя 50/50 может быть отправной точкой, суды имеют широкую свободу действий, когда дело доходит до определения справедливого и правильного разделения.В деле Мерфф против Мерффа Верховный суд Техаса определил наиболее важные факторы, которые необходимо учитывать при справедливом и правильном разделе общественной собственности:
1. Несоответствие доходов или возможностей заработка супругов.
2. Способности и способности супругов.
3. Выгоды, которые невиновная сторона получила бы от продолжения брака.
4. Деловые возможности супругов.
5. Воспитание супругов.
6. Относительное физическое состояние супругов.
7. Относительное материальное положение супругов.
8. Различия в размере отдельного имущества каждого супруга.
9. Характер разделяемого имущества.
10. Вина в распаде брака.
11. Услуги адвокатов сторон.
Суды признают, что математическая точность при разделе имущества при разводе обычно невозможна. Поскольку более крупные поместья имеют больше собственности для распределения между супругами, суды обычно достигают деления ближе к 50/50.Когда имеется меньше собственности, которую можно разделить, более вероятно неравномерное разделение.
Супруг может иметь право на владение более чем 50 процентами муниципального имущества. Суды рассматривают несколько дополнительных факторов, чтобы определить это, в том числе: мошенничество, супружеская измена, жестокость, растрата или растрата общественного имущества, подарки супругом кому-то вне брака, общественные долги и обязательства, выплата временной супружеской поддержки, вложения отдельных собственность в общем имуществе, увеличение отдельного имущества из-за усилий другого супруга, а также налоговые последствия предлагаемого раздела.Если присутствуют эти или подобные факторы, супруг должен выступать за справедливое неравномерное разделение имущества.
Не позволяйте эмоциям управлять собственностью
Хотя другие части указа о разводе могут быть изменены, например, алименты или время для воспитания детей, раздел собственности является окончательным. Несмотря на то, что собственность может иметь эмоциональное значение, разводящаяся женщина должна разумно подумать о том, как ее следует разделить. Например, семейный дом является предметом горячих споров во многих разводах.Женщины могут захотеть держаться дома по эмоциональным причинам или для пользы детей, но иногда бывает разумнее отпустить это. Если женщина является малооплачиваемым супругом, выплата ипотечного кредита только на ее доход может быть трудной, если не невозможной. Кроме того, ей потребуется внести в бюджет расходы на техническое обслуживание, ремонт и повышение налогов на недвижимость. Наконец, чтобы сохранить дом, ей, возможно, придется продать другие активы. Женщина может оказаться в гораздо худшем финансовом положении, если для сохранения собственного капитала в доме она продаст денежные счета или пенсионные пособия.Она может столкнуться как с увеличением расходов на жилье, так и с уменьшением количества ликвидных активов, на которые нужно платить. Супруг с более низким доходом также не имеет такой же способности пополнять пенсионные и инвестиционные активы, как супруг с более высоким доходом. Это одна из причин, почему мужчинам обычно становится лучше в финансовом отношении после развода. В ходе переговоров по урегулированию имущественного вопроса женщина не должна отказываться от своей финансовой безопасности ради дома, который она может оказаться не в состоянии позволить себе в долгосрочной перспективе.
Вы можете нести ответственность за долги, о которых вы не знали
Долги, как и активы, являются частью общей собственности и делятся при разводе.В Техасе есть несколько удивительных правил относительно того, кто несет ответственность за долги, возникшие во время брака. Закон штата Техас устанавливает «общественную презумпцию», означающую, что долг, полученный во время брака, считается общественным долгом. Даже если муж оформил отдельную кредитную карту и у него возникли долги, ответственность все равно может нести жена, поскольку предполагается, что муж расписался от имени общего имущества.
Некоторые указы о разводе делят долг и перекладывают ответственность на одного из супругов.Однако второе удивительное правило, касающееся задолженности при разводе, заключается в том, что, даже если указ переуступает долг мужу, кредитор может прийти за женой для выплаты. Решение о разводе не может изменить первоначальное соглашение между супругами и кредитором. Если долг являлся общественным долгом, каждый супруг по-прежнему будет нести ответственность перед кредитором за выплату.
Хотя жена не может использовать указ о разводе для принуждения мужа к выплате кредитору, это имеет значение. Решение о разводе является обязательным договором с другим супругом.У жены может быть основание для иска о нарушении контракта / ходатайство о принудительном взыскании сумм, уплаченных за долги, переданные мужу. Однако этот вариант имеет смысл только в том случае, если у мужа есть какие-либо активы, с помощью которых он может оплатить судебное разбирательство.
Чтобы избежать этой проблемы, супруги должны попытаться разделить долги и установить их исключительно на имя одного из супругов, закрывая все совместные счета. Для активов, обеспеченных долгом, таких как автомобили или дома, супруг, владеющий активом, должен рефинансировать долг на свое имя.Если это невозможно, возможно, лучше продать актив. Для необеспеченных долгов, таких как кредитные карты, супруги должны выплатить или перевести остаток, а затем закрыть счет.
Если супруги подали совместные налоговые декларации во время брака, каждый из них несет ответственность перед Налоговой службой за любые налоговые обязательства, вытекающие из этих деклараций. Следовательно, в постановлении о разводе также должно быть указано, кто несет ответственность за будущие налоговые проблемы, если супруги не договорились об ином. Хотя это не обязывает Налоговую службу, она предоставит те же возможности принудительного взыскания денег, уплаченных от имени супруга.
Не отдавать пособия, которые могут принадлежать вам
Пособия сотрудникам и пенсионные планы могут быть разделены при разводе в той степени, в которой пособия, накопленные во время брака. Такие выплаты могут включать пенсии, счета 401 (k), опционы на акции (как вложенные, так и неинвестированные) и бонусы. Эти льготы могут быть особенно ценными для супруга, который за время брака заработал меньше и имеет меньше возможностей для накопления пенсионных сбережений.
Инструмент для разделения пенсионного плана называется Квалифицированным приказом о семейных отношениях (QDRO) и должен быть подготовлен в дополнение к декрету о разводе.Это приказ администратору пенсионного плана, дающий альтернативному получателю право на получение части вознаграждения, выплачиваемого работнику в рамках этого плана. Этот документ гарантирует право жены на получение своей общественной доли пенсионного пособия, даже если ее бывший муж начнет получать пособие только через много лет без каких-либо налоговых последствий.
Опционы на акции также делятся. Законодательный орган Техаса недавно принял новый закон, который изменил способ расчета отдельных имущественных интересов в опционах на акции.В новом законе дается конкретная формула для определения доли, принадлежащей отдельному сословию. Эта формула учитывает опционы на акции, которые были предоставлены во время брака, но не переданы или не подлежат исполнению до даты развода.
Пенсионные пособия, полученные до и после брака, являются отдельной собственностью, а пособия, полученные во время брака, являются общественным имуществом. Необходимо определить процент от счета или пособия, полученного во время брака, потому что это единственная часть, которая делится при разводе.Оценка и распределение этих льгот сложны, и юрист или финансовый специалист сможет проанализировать, сколько супруг может иметь право на получение.
Не отказывайтесь подавать только потому, что думаете, что не можете себе это позволить
Даже если одна сторона контролирует финансы, другая сторона все еще может получить деньги для развода. После подачи заявления о разводе один из супругов может запросить временные распоряжения суда, требующие от другого супруга уплаты временного супружеского алимента, алиментов на ребенка, общественных счетов и / или временных гонораров адвоката во время бракоразводного процесса.Временные приказы также могут определять условия проживания, планировать владение детьми детьми, предотвращать продажу или передачу активов и требовать от супруга предоставления финансовой информации другому супругу. В некоторых округах действуют регламенты, которые вводят в действие некоторые из этих условий сразу после подачи заявления о разводе. Соответственно, супругу, желающему развестись, следует поговорить с юристом, который знаком с местными правилами и порядками своего округа.
Суды обладают широкими полномочиями по рассмотрению дел о семейном насилии
Защитный ордер может быть издан судом по бракоразводным делам, если развод находится на рассмотрении, или он может быть получен независимо, если развод не был подан.Охранные судебные приказы доступны: (1) членам семьи, независимо от того, живут они вместе или нет; (2) люди, которые живут в одном домохозяйстве, даже если они не являются родственниками; или (3) люди, состоящие в романтических отношениях. Охранный ордер может ограничивать партию различными способами, включая, помимо прочего, предотвращение совершения партией насилия в семье; общение с членами семьи, членами семьи или другой стороной в отношениях на свиданиях; приближаться к месту жительства или работы; и владение огнестрельным оружием.Охранный судебный приказ ex parte может даже выселить или исключить сторону из места жительства без полного слушания доказательств по этому вопросу. Суд также может приказать стороне посетить консультации или программу по предотвращению избиений и избиений. Последствия нарушения охранного ордера включают штрафы, тюремное заключение за неуважение к суду и даже уголовное наказание.
Окончательный защитный ордер выдается после уведомления другой стороны и слушания. Если существует явная и реальная опасность насилия в семье, суд может немедленно выдать временный охранный ордер без предварительного уведомления другой стороны.К заявлению должно быть приложено подробное описание фактов и обстоятельств предполагаемого насилия в семье и необходимости немедленного охранного ордера, а подробное описание должно быть подписано заявителем под присягой, что факты и обстоятельства, содержащиеся в заявлении, являются верен его или ее лучшим знаниям и убеждениям. Временный защитный приказ действует в течение 20 дней и будет охватывать период до проведения слушания по вопросу о продлении защитного судебного приказа.
Набор самопомощи для жертв домашнего насилия доступен на сайте TexasLawHelp.org. Комплект был разработан целевой группой опытных практиков семейного права, судей и прокуроров и включает подробные инструкции по получению охранного судебного приказа.
Запретительные судебные приказы также могут быть полезным инструментом. Временный запретительный судебный приказ может быть выдан ex parte, если сторона совершает необоснованные действия, такие как грубые телефонные звонки или угрозы. Этот временный запретительный судебный приказ также может помешать другой стороне удалить или скрыть собственность, если в округе, где подан иск, нет постоянного приказа.
Нет правила, согласно которому дети могут выбирать родителя в возрасте 12 лет
Кажется, все считают, что когда детям исполняется 12 лет, им разрешается выбирать родителя, с которым они хотят жить. Хотя детям разрешается выражать свои предпочтения в возрасте 12 лет, суд в конечном итоге решит, что лучше всего отвечает интересам ребенка. До недавнего времени ребенок мог заявить о своих предпочтениях, подав заявление о предпочтении в суд. Из-за обеспокоенности по поводу «дуэльных показаний под присягой», которые привели к этому, и из желания не допустить вовлечения детей в конфликты между взрослыми, законодательный орган отменил эту особенность Семейного кодекса Техаса.Новый закон, вступивший в силу 1 сентября 2009 г., лишает суды права рассматривать эти заявления о предпочтениях. Вместо этого закон разрешает ребенку в возрасте 12 лет и старше выражать свои предпочтения только через собеседование с судьей в камере.
Поскольку закон был принят совсем недавно, остаются без ответа вопросы о том, как суды будут обращаться с новой системой. Судьи выразили озабоченность по поводу того, должны ли они назначать встречи в камерах с каждым ребенком старше 12 лет, который желает выразить свое предпочтение, и будет ли другая сторона иметь право на уведомление или это будет сообщение ex parte.
Вы не можете получить алименты по постановлению суда в Техасе
Статуты и государственная политика Техаса запрещают суду назначать алименты, которые суды Техаса определили как установленные в судебном порядке пособия, будь то периодические или валовые выплаты. Однако при определенных обстоятельствах может быть присуждено ограниченное «содержание супруга». Стороны должны состоять в браке 10 лет или дольше, и супруг, ищущий поддержки, должен показать, что у него или нее нет достаточного имущества, чтобы удовлетворить свои минимальные разумные потребности, и что он или она либо инвалид, ухаживает за ребенком-инвалидом, либо не имеет доходность.В случае инвалидности суд может постановить, что алименты будут продолжаться до тех пор, пока длится нетрудоспособность. Кроме того, если супруг был осужден за насилие в семье в течение двух лет до подачи заявления о разводе или во время судебного разбирательства, суд может предписать супругу выплатить алименты.
Содержание, выплачиваемое из-за пониженной доходности супруга, гораздо более ограничено. Установленная законом презумпция против присуждения содержания супругу в таких случаях должна быть опровергнута доказательствами того, что супруг усердно искал подходящую работу или старался развить навыки, необходимые для самообеспечения.Суды обязаны ограничивать техническое обслуживание максимально коротким разумным периодом времени и не могут распорядиться о том, чтобы техническое обслуживание длилось более трех лет, за исключением случаев инвалидности, как упоминалось ранее. Супруг не может быть обязан ежемесячно выплачивать более 2500 долларов США или 20 процентов своего дохода, в зависимости от того, какая сумма меньше. Поддержание прекращается, если одна из сторон умирает, или если получающий его супруг вступает в повторный брак или сожительствует. Заданное судом содержание может быть обеспечено удержанием заработной платы или неуважением к суду.
Стороны, однако, могут договориться о более существенных алиментах при расторжении брака. Эти «договорные алименты» подлежат исполнению так же, как и любой другой договор. Это часто является привлекательным вариантом для обеих сторон в попытке урегулировать дело, поскольку он позволяет супругу, не получающему доход, иметь источник ежемесячного дохода в течение определенного периода времени после развода, в то же время позволяя получать доход — зарабатывающий супруг для получения налогового вычета по таким выплатам.
Может быть лучший способ развода
В 2001 году Техас стал первым штатом США, принявшим законодательные акты, разрешающие совместное право.Совместное право позволяет сторонам работать в более гармоничном процессе для достижения урегулирования без судебного контроля. Каждого супруга представляет поверенный, и они встречаются вместе с нейтральными экспертами для заключения соглашения. Встречи конфиденциальны так же, как и медиации. Если процесс не удается, поверенные должны отказаться от участия и не могут представлять ни одну из сторон в суде. Эта система стимулирует стороны и адвокатов к совместной работе. Хотя судьи должны следовать определенным правилам и инструкциям, стороны, использующие совместный процесс, могут создавать индивидуальные решения и контролировать скорость процесса.
Чтобы добиться развода по совместительству, обе стороны и их юристы заключают письменное соглашение о сотрудничестве. Получив уведомление о том, что стороны используют закон о сотрудничестве, суд по бракоразводным делам должен приостановить другие сроки на двухлетний период. Совместные разводы следуют командной модели, включая стороны, поверенных и нейтральных консультантов, таких как финансовые специалисты и специалисты в области психического здоровья. При совместном разводе стороны соглашаются провести полный и откровенный обмен информацией.С помощью финансового профессионала стороны часто могут разделить имущество более удовлетворительным образом, принимая во внимание такие факторы, как налоговый режим и будущие выгоды. Нейтральные специалисты в области психического здоровья могут выступать в качестве инструкторов по общению, чтобы побудить стороны вести себя уважительно и прийти к новому взаимопониманию. Если есть дети, они также могут помочь родителям с их планом воспитания. Таким образом, совместный развод может сохранить важные отношения и заложить основу для успешного взаимодействия в будущем друг с другом (и их детьми).
Заключение
Развод сложен как в юридическом, так и в эмоциональном плане. Хотя в этой статье рассматриваются некоторые из наиболее важных вещей, которые необходимо знать перед подачей заявки, процесс наполнен сложностями, которые могут сбить с толку неподготовленных. Чтобы преодолеть бурную волну впереди, супруги, разводящиеся с браком, всегда должны обращаться за советом к профессиональному юристу, который поможет им в этом процессе.
Семейное недоразумение после смерти
Аааа, семья.
Семья, семья, семья.
Семья может быть прекрасной, но этот пост не об этом. Этот пост о смерти и горе, и все те времена, когда вы смотрели на члена семьи и говорили: «, кто вы?» «чем ты занимаешься? » «где ты был?» «Когда ты превратился в кого-то, кого я не знаю?» «Почему ты не рядом со мной?» и «, как я могу на вас рассчитывать?»
После смерти многие люди чувствуют себя изолированными и непонятыми. Они могут сказать, что разочарованы друзьями, коллегами и обществом — ну, по крайней мере, у меня есть семья.А почему бы и нет? Семья должна быть рядом друг с другом. Для многих семья всегда была той тяжестью, которая удерживала их на земле и маяком во время шторма.
Проблема в том, что смерть и горе могут заставить людей вести себя как сумасшедшие и серьезно пошатнуть центр равновесия в семье. Если смерть произошла в семье, то есть благодатная почва для недопонимания в семье, поскольку члены семьи пытаются справиться с изменением ролей и динамики, разными стилями скорби и сложными эмоциями.
Итак, некоторым людям повезло обнаружить, что их семья проявляет именно такую поддержку и заботу, как и ожидалось, но очень часто люди обращаются к своей семье и оказываются ужасно разочарованными и сбитыми с толку. Мы получаем много вопросов о , почему такое может случиться, и из-за сложной семейной динамики на этот вопрос мы редко можем ответить. Тем не менее, у нас есть несколько общих гипотез о том, почему семейные непонимания могут возникать после смерти, которые мы собираемся обсудить сегодня.На самом деле ваша ситуация, скорее всего, представляет собой комбинацию факторов; мы надеемся, что этот пост просто заставит вас задуматься.
Изменение динамики семьи:
Нам просто нравится обсуждать здесь теории, так что давайте начнем с одной. Теория семейных систем была представлена доктором Мюрреем Боуэном в 1960-х годах. По сути, теория семейных систем утверждает, что семьи — это системы взаимосвязанных и взаимозависимых индивидов. В семейной системе каждый член должен играть свою роль, и ожидается, что члены системы будут реагировать друг на друга в соответствии со своей ролью и отношениями.Сохранение одного и того же паттерна поведения в системе может привести к балансу внутри семейной системы (но также и к дисфункции).
Когда кто-то умирает, вся семейная система сбрасывается. Скорбящие члены семьи оказываются незаинтересованными и / или неспособными вести себя так, как они привыкли. Люди должны не только справиться с горем, но и пережить тот факт, что жизненно важная часть семьи исчезла. Некоторые из ролей, в которых раньше жил ваш любимый человек, придется выполнять членам семьи, и по мере того, как все привыкают, может произойти сейсмический сдвиг в том, как все «всегда было».
Различные эмоции:
Горе может заставить вас чувствовать, что вы сходите с ума. Ваша реакция на горе будет совершенно иной, чем у кого-либо еще, как и диапазон чувств, которые вы испытываете в ответ на потерю. Вот неполный список эмоций, обычно связанных с горем:
шок, онемение, грусть, отчаяние, одиночество, изоляция, трудности с концентрацией внимания, забывчивость, раздражительность, гнев, повышенный или пониженный аппетит, усталость или бессонница, вина, сожаление, депрессия, беспокойство, плач, головные боли, слабость, ломота, боли, тоска, беспокойство, разочарование, отстраненность, изоляция, сомнение в вере.
Довольно часто члены семьи по-разному реагируют на одну и ту же смерть. Когда каждый человек переживает свой индивидуальный эмоциональный опыт, может быть трудно понять, как общаться и поддерживать друг друга. Когда кто-то, кого вы любите, внезапно злится, подавлен, обеспокоен или оцепенел, вашей немедленной реакцией может быть желание, чтобы он вырвался из этого состояния. И наоборот, если вы испытываете эти эмоции, вы можете чувствовать себя более отстраненным и изолированным от своей семьи.В идеальном мире люди будут терпеливы и понимают друг друга, но иногда это легче сказать, чем сделать.
Порядок рождения:
Хотя исследования очередности рождения часто оспариваются, я думаю, мы все можем согласиться с тем, что положение в семье в некоторой степени влияет на то, кем мы являемся как люди, как мы ведем себя в семье, и на наши ожидания. есть для других членов семьи. Если у вас небольшая семья, гораздо более вероятно, что у вас будет типичный «старший», «средний» или «самый младший».
Может случиться так, что после смерти старший ребенок чувствует, что он должен вмешаться и позаботиться о скорбящих родителях и младших братьях и сестрах. Если умер родитель, возможно, старший ребенок чувствует себя обязанным выполнить какую-то из своих ролей. Возможно, младший ребенок родился, и поэтому они чувствуют, что нуждаются в дополнительной эмоциональной поддержке. Тем не менее, некоторые члены семьи могут в конечном итоге почувствовать себя неподдерживаемыми или вынужденными встать на ноги, которые, по их мнению, они не могут или не хотят заполнять.
Вся эта динамика немного усложняется в больших семьях.Но когда существует большая разница в возрасте между старшим и самым младшим, я думаю, интересно рассмотреть идею о том, что семья, в которой рос самый старший ребенок, часто сильно отличается от семьи, в которой рос самый младший ребенок. Это могло бы объяснить некоторые различия в отношениях и мировоззрении после смерти.
Пол / стиль переживания:
Честно говоря, эта заголовок немного вводит в заблуждение. Не факт, что у мужчин и женщин совершенно разные и разные стили скорби.Скорее, известные исследователи горя Кеннет Дока и Терри Мартин полагают, что существуют разные стили горя, которые связаны с характерным «мужским» или «женским». Эти стили печали существуют непрерывно, и пол просто влияет на то, как вы скорбите. Для более подробного обсуждения их теории загляните сюда.
Вкратце, эта теория утверждает, что существует два типа горевателей — инструментальные и интуитивные.
Интуитивное горе переживается в основном в терминах чувств и эмоций — «мне было грустно» или «я злился» — и реакция на горе обычно сосредоточена на изучении и выражении этих эмоций — «я плакал всю ночь» или « Я так разозлился, что не мог думать.
Инструментальное горе переживается более физическими и когнитивными способами — «Я не мог перестать думать о том, что произошло» или «Мне казалось, что я не могу дышать». Инструментальная реакция на горе выражается физическими, когнитивными или поведенческими способами и больше похожа на «действие» или «действие».
Теперь вы можете себе представить, как возникнет недоразумение, когда в одной семье существуют интуитивные и инструментальные скорбящие. Инструментальный печальщик, который кажется менее эмоциональным и более активным, может показаться холодным и равнодушным для интуитивного печальщика, который считает, что эмоции — это выражение горя.
Coping Style:
Я не собираюсь углубляться в эту тему, потому что мы писали об этом довольно много. По сути, вы никогда не должны предполагать, что кто-то будет горевать так же, как вы, потому что у всех нас разные стили преодоления. Философия WYG относительно совладания заключается в том, что у каждого из нас есть предрасположенность к рациональной, творческой или эмоциональной сторонам нашего разума. Хотя у всех нас, безусловно, есть частичка каждого из них, мы часто склоняемся к одному стилю над другим.Чтобы узнать больше об этом, послушайте наш подкаст по этой теме ниже.
Возраст:
Возраст и этап жизни, очевидно, имеют большое влияние на поведение и то, как люди осмысливают свой мир и переживания. Мы писали о влиянии возраста на понимание детьми и подростками; особые соображения для скорбящих подростков; и скорблю как 20 с чем-то. Самый важный вывод — это идея о том, что жизненный контекст человека влияет на то, как он воспринимает свой опыт.Такие вещи, как доступ к поддержке, прошлый опыт, ресурсы, физическое здоровье, экзистенциальная тревога — все это влияет на горе и также меняется с возрастом. Поэтому, пытаясь понять другого человека, обычно полезно рассматривать его жизненный этап в контексте.
Вторичные стрессоры:
Представление общества о том, что горе — это нечто, с чем можно «справиться» в течение нескольких месяцев или года после потери, многим кажется смешным. Я думаю, это понятие предполагает, что у людей есть все время, пространство и поддержка в мире, чтобы справиться со своими трудностями.Когда на самом деле людям приходится иметь дело со всевозможными дополнительными стрессовыми факторами, такими как работа, школа, уход за детьми и т. Д., Помимо своего горя. Иногда людям приходится расставлять приоритеты и делать выбор в отношении того, чему они будут уделять свое время и внимание, что может означать…
- Уделять меньше времени и внимания тому, что они использовали , чтобы заботиться о них
- Меньше энергии для поддержки других людей
но прежде чем выносить суждение, вы должны рассмотреть все то, что у них есть на своей тарелке.
Они находятся в другом месте:
Хотя люди хотят, чтобы вы поверили, что с горем связана временная шкала, на самом деле это не так. Таким образом, почти следует ожидать, что люди, переживающие одну и ту же утрату, будут находиться в разных местах своего горя в разное время. Возможно, вы готовы открыто говорить о смерти своих близких, в то время как остальные члены вашей семьи по-прежнему предпочитают избегать этой темы. Ваш брат или сестра может чувствовать себя способным перебирать вещи вашего любимого человека, в то время как вы все еще не можете представить себе эту мысль.Эти различия могут легко привести к недопониманию и путанице, поэтому общение и терпение являются ключевыми моментами. Хотя некоторые члены семьи, возможно, никогда не захотят горевать так же, как вы, во многих случаях людям просто нужно время, чтобы обрести собственный мир и взгляды.
Избегание и негативное совладание:
Избегание — одна из моих любимых тем, потому что я думаю, что она объясняет очень многое из того, что мы делаем. Мы написали очень исчерпывающий пост по этой теме, который я рекомендую вам прочитать. Когда мы говорим об избегании горя, мы обычно имеем в виду избегание, основанное на опыте.
Эмпирическое избегание — это попытка заблокировать, уменьшить или изменить неприятные мысли, эмоции или телесные ощущения. Это внутренние переживания, которые воспринимаются как болезненные или угрожающие и могут включать страх потери контроля, смущения или физического вреда, а также мысли и чувства, включая стыд, вину, безнадежность, бессмысленность, разлуку, изоляцию и т. Д. Я говорю «воспринимать как болезненные или угрожающие», эти восприятия часто субъективны, и то, что воспринимается как угроза для одного, может казаться совершенно иррациональным для другого.
Можно избежать горя, потому что не любят испытывать болезненные чувства. Начало волны горя иногда предсказуемо, но часто — нет, и каждая новая волна приносит с собой океан неприятных мыслей, напоминаний, ощущений и воспоминаний.
Многие испытывают эмоции такого типа и интенсивности впервые, и в ответ они могут проявлять физические, поведенческие и эмоциональные реакции, которые им не нравятся. Это может быть особенно актуально для тех, кто еще не выработал надежных навыков преодоления трудностей.Хотя горе всегда неприятно и неудобно, для некоторых есть аспекты, которые на самом деле кажутся угрожающими, и это восприятие может привести к попыткам контролировать или избегать пугающих чувств и реакций.
Итак, когда ваш муж убирает вещи вашего умершего сына задолго до того, как вы будете готовы, это может быть сделано для того, чтобы избежать напоминаний. Когда ваши братья и сестры отказываются говорить с вами о вашем умершем отце, это может быть попыткой избежать воспоминаний. К сожалению, избегание часто воспринимается как недостаток заботы, хотя на самом деле это происходит из-за интенсивной заботы.
Избегание лежит в основе большинства негативных последствий. Негативное совладание состоит из таких вещей, как употребление психоактивных веществ, постоянная занятость и изоляция; в основном все, что вы можете сделать, чтобы ошеломить, забыть и свести к минимуму воздействие триггеров горя. Чтобы узнать больше о негативном совладании, вы можете послушать наш подкаст о континууме негативного совладания:
Теперь, когда вы понимаете «почему», если ваша семья борется из-за смерти, перейдите сюда, чтобы получить несколько полезных советов. справиться с ситуацией.
Подпишитесь на What’s Your Grief, чтобы получать сообщения прямо на свой почтовый ящик.
У моего отчима болезнь Альцгеймера. Может ли моя мама встречаться с кем-нибудь еще?
Когда я был ребенком, мои родители сильно ссорились из-за некоторых книг, которые мой отец украл из чудесной библиотеки университета, где он учился на G.I. Билл. Это были 10 томов журнала Harper’s Bazaar XIX века в переплете. Когда я рос, я изучал их все и находил их увлекательными.Мой отец умер, когда мне было 20 лет, поэтому я наконец обсудил с мамой идею вернуть книги. Она сделала свой кошелек и сказала: «Я подумаю об этом», что было ее стандартным способом ничего не делать. Я пытался поговорить с ней об этом несколько раз за эти годы и понял, что она боится, что это плохо отразится на ней, потому что она не убедила его не оставлять их себе.
Моя мать умерла четыре года назад, и я сказал сестре, что хочу вернуть тома. Она живет в доме мамы и поэтому физически контролирует их.Она настаивает на том, чтобы папа сказал ей, что он был награжден ими за написанное им сочинение. Я не сомневаюсь, что папа сказал ей это, но она не признает, что это была ложь. Я указал ей, что тома не являются последовательными, что не имеет смысла для такой награды. Я рассказал ей свои воспоминания о ссорах наших родителей по этому поводу, и она отказывается мне верить.
Я чувствую огромную вину за то, что книги, которые могут помочь чьим-то научным исследованиям, просто лежат на полке. Я не знаю, что мне делать, или просто отпустить. Имя не разглашается
Кража совместно используемой собственности — категории, которая включает библиотечные книги — особенно прискорбна. Это может ухудшить положение всего сообщества. Итак, я понимаю ваше чувство вины. Также должно быть досадно, что ваша сестра отказывается смотреть в глаза нелепой правде и сопротивляется вашему порядочному порыву вернуть эти вещи на свои места. Это урок о человеческой склонности согласовывать то, что мы считаем правдой, с тем, что мы хотим быть правдой. Мы можем не захотеть заменить очаровательную историю о отмеченном наградами эссе на разочаровывающую историю о краже библиотеки.Наша заветная ложь не поддается новым свидетельствам; перевязываем их твердыми переплетами.
Тем не менее, вы можете найти некоторую уверенность в том, что полный выпуск этого журнала доступен в цифровом виде во многих библиотеках, почти наверняка включая ту, которую вы упомянули. (Я только что посмотрел первый выпуск, который появился в 1867 году на веб-сайте библиотеки университета, где я преподаю. Он назван «хранилищем моды, удовольствия и обучения» — скорее, как мой класс, когда он заполнен студентами.) И ученые, которым нужен доступ к реальным страницам, могут где-нибудь найти физические копии. Еще одна неприятная правда: библиотеки часто выбирают такие связанные периодические издания для закрытия доступа, что иногда заканчивается их уничтожением. Вы не можете быть уверены, что библиотека даже примет их возвращение.
Кваме Энтони Аппиа преподает философию в Нью-Йоркском университете. Его книги включают «Космополитизм», «Кодекс чести» и «Ложь, которая связывает: переосмысление идентичности.”Чтобы отправить запрос: отправьте электронное письмо на адрес [email protected]; или отправьте письмо по адресу The Ethicist, The New York Times Magazine, 620 Eighth Avenue, New York, NY 10018. (Включите дневной телефонный номер.)
Как жизнь 5 человек изменилась в результате атак 11 сентября
On 12 февраля 2018 года Наамен Мезиче предстал перед французским судом, где ему предъявили обвинение в том, что он помогал планировать теракты в Европе. Он не признал себя виновным, но был осужден и приговорен к 18 годам заключения. Приговор завершил поворот на 180 градусов в личных состояниях французского алжира и его бывшей жены.Шестнадцатью годами ранее, до того, как теракты 11 сентября перевернули мир пары, именно Мариам эль Фазази жила как фактическая заключенная, не имея возможности покинуть свою квартиру или общаться без разрешения мужа. Теперь Мезиче сидела в тюрьме, и Фазази впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему свободной. У нее была квартира и работа, которые позволяли оплачивать счета за себя и своих детей.
Фазази не доставляла удовольствия невзгодам своего бывшего мужа, но она с радостью приняла новую жизнь, которую она создала.«Я всегда хотела уйти из этого экстремистского мира, даже когда была маленькой девочкой в Марокко», — сказала она. «Но я не мог. Я не могла одна стоять на ногах ».
Перемена, как она вспоминала, сначала происходила медленно, а потом сразу.
Неудачная попытка Мезиче проникнуть в Ирак в 2003 году привлекла внимание немецкой полиции. Вскоре после его возвращения в Гамбург полдюжины полицейских в штатском явились в квартиру пары, чтобы провести обыск. Они изъяли компьютеры, файлы и видеозаписи и взяли Мезиче на допрос.
Семья Фазази тем временем столкнулась с аналогичным давлением в Марокко. После волны скоординированных взрывов террористов-смертников, унесших жизни 33 человек в прибрежном городе Касабланка, полиция страны арестовала подозреваемых в сочувствии «Аль-Каиде», включая брата Фазази и ее отца-проповедника. Пламенный имам Мохаммед эль-Фазази был известен в Европе и Северной Африке своими проповедями, призывающими мусульман принять жестокий джихад. Обвиненный в содействии радикализации террористов в Касабланке, он был признан виновным и приговорен к 30 годам тюремного заключения — по сути, пожизненный срок для 54-летнего мужчины.
Вернувшись в Германию, Мезих устал от постоянной слежки. По словам Фазази, его все больше тянуло к тому, что он чувствовал себя обязанным помогать другим исламистским боевикам, которых он встречал в своих поездках.
«Как мы можем сидеть здесь и есть, пока наши братья умирают?» он бы спросил свою жену.
Наконец, Мезиче решил навсегда покинуть Германию. Он покинул квартиру в 2009 году, первоначально заявив, что отправляется в религиозное паломничество в Мекку. Но из его телефонных звонков жене выяснилось, что он был в пути: сначала в Иране, затем в Пакистане, затем в племенном регионе между Пакистаном и Афганистаном.Он так и не объяснил, что делает, но ясно дал понять, что не планирует возвращаться в ближайшее время.
«Назад дороги нет, — сказал он жене по телефону.
Фазази наслушался. Она поставила ультиматум: вернуться домой в течение месяца или согласиться на развод.
Дочь имама
После терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне Мариам эль Фазази обнаружила ужасающую личную связь с угонщиками: некоторые из них были бывшими соседями, которые посещали местную мечеть, где иногда проповедовал ее отец.Это открытие заставило ее бороться со своими собственными убеждениями.
(Марзена Скубац для The Washington Post)
«Он ответил:« Давай, подай на развод », — сказала она. «Вот что я сделал».
После этого Мезиче больше не приходил домой. Позже Фазази узнал, что он был арестован в Пакистане и что в ходе рейда полиции в его доме были обнаружены взрывчатые вещества и оружие. Мезиш был экстрадирован во Францию.
Для Фазази жизнь матери-одиночки поначалу была нелегкой. У нее не было опыта работы и ограниченных социальных сетей.Тем не менее, в конце концов она смогла найти работу, помогая переводить на арабский язык в немецкой некоммерческой организации, занимающейся беженцами. «Это была первая работа в моей жизни», — сказала она.
Последовали и другие изменения. Дни, когда она не надевала головной убор, приходили все чаще. Однажды она убрала его навсегда. Она не видела ничего плохого в головных уборах, но для нее это никогда не было выбором.
«Я собиралась начать новую работу и просто решила не возвращаться», — сказала она.
Фазази сначала беспокоила реакция своей семьи, особенно в Марокко с его консервативной культурой. Ее отец теперь вернулся домой, получив досрочное освобождение из тюрьмы, и, похоже, он сам претерпел изменения. Получив официальное помилование от короля Марокко, Мохаммед эль-Фазази публично отказался от жестокого джихада. Тем не менее, несмотря на изменения, которые она увидела, Фазази беспокоилась, что ее отец будет оскорблен ее отказом от консервативной мусульманской одежды и сочтет ее решение предательством своей семьи.
Мохаммед эль-Фазази, которого видели в Танжере, Марокко, 6 мая, был признан виновным в содействии радикализации террористов Касабланки 2003 года, но позже был помилован королем Марокко. (Мхаммед Килито для The Washington Post)Она решает затронуть тему с безопасного расстояния в текстовом сообщении.
«Я решила снять вуаль», — написала она. «Я начинаю новую работу. Я должен поддерживать своих детей. Я не думаю, что смогу выполнять эту работу с вуалью, и я не хочу ее носить.
Сообщение было встречено тишиной. Прошло несколько дней. И вот однажды на ее телефоне зазвонило приложение для обмена текстовыми сообщениями. Это была записка от ее отца.
«Ты взрослый», — говорилось там. «Тебе нужно делать то, что лучше для тебя».
Короткий текст был освобождением, окончательным психологическим разрывом с прошлым. Через несколько месяцев после обмена она решила заняться собственным бизнесом. Иммигрант, уехавший из Марокко, почти не зная немецкого языка, основал новую компанию, которая помогла немецким фирмам соблюдать правительственные ограничения по COVID-19.Если все пойдет хорошо, подумала Фазази, она могла бы расшириться в некоммерческий мир, возможно, с группой поддержки мусульман, которые изо всех сил пытались примириться со своей сексуальной ориентацией. Тем временем работы было достаточно, чтобы содержать сына и двух дочерей, которые готовились к профессиональной карьере. Девочки, как и их мать, больше не носят головные уборы, хотя Фазази сказала, что не будет возражать, если они выберут другой вариант.
Ее преобразование не прошло без боли. Ее отношения с братьями и сестрами и другими близкими родственниками стали сильно натянутыми, и некоторые из ее старых друзей перестали с ней общаться.Тем не менее, к ее удовольствию, она сблизилась со своим отцом, который действительно вышел из тюрьмы другим человеком.
Как позже объяснил Мохаммед эль Фазази, его экстремистские взгляды начали смягчаться после случайной встречи в тюрьме с правозащитницей, которая боролась за улучшение условий содержания заключенных. Женщина, марокканка по имени Ассия эль-Уади, не исповедовала тот же ислам, что и он. И все же она излучала личную порядочность и сострадание, которые произвели на него впечатление. Несмотря на то, что она была примерно одного возраста с Фазази, он и другие заключенные называли ее «мама Ассия» в знак своего восхищения.Это было началом периода самоанализа, который усилился по мере того, как он познакомился с другими мужчинами, которые были связаны с ним. Он встречался с заключенными, которые поддерживали Исламское государство и сразу осуждали любого, кто с ними не соглашался. Другие были тихо набожны, отвергая насилие в любой форме. Третьи просто хотели вернуться к своим семьям и жить нормальной жизнью.
После помилования и освобождения имам дал интервью, в которых отрицал свое экстремистское прошлое. Реакция в боевых кругах была резкой.«Исламское государство» пригрозило убийством. Радикальные клерикалы, в том числе несколько новичков, объявили его предателем, транслировали проповеди, наполненные ненавистью, из европейских городов, как он это делал много лет назад. Старший Фазази с беспокойством слушал их послания, обеспокоенный тем, что тот же цикл радикализации, который он поддерживал 20 лет назад, снова начинается.
Но из-за тюрьмы за спиной он был в основном озабочен попытками исправить прошлые ошибки. Наладив отношения с дочерью, он решил, что хочет поехать в Нью-Йорк.По его словам, в том маловероятном случае, если ему выдадут визу, он хотел бы посетить мемориал, на котором стоял Всемирный торговый центр.
«Я пойду в мгновение ока. Я обязательно посещу Ground Zero », — сказал он. «Это очень… эмоциональное место».
Люди, которые управляли самолетами в зданиях, считали, что поступают праведно, как мученики, сказал Фазази — отчасти вдохновленные словами, которые он когда-то сказал, но теперь отвергает.
«Это не ислам», — сказал он. «Небеса не для террористов.Рай для хороших людей, людей, уважающих жизнь, людей, которые делают добро ».
Токсичные отношения: как отпустить, когда все печально после
Если бы жизнь шла как сборник рассказов, человек, в которого мы влюбляемся, не был бы тем человеком, который нас сломал. К сожалению, мы, люди, склонны быть немного более человечными, чем это. Мы влюбляемся, мы обязуемся, нам больно — снова и снова — и мы остаемся. Людям нужны люди, но иногда это дорого обходится. Когда это токсичные отношения, разрыв может иметь далеко идущие последствия.
Любовь вызывает привыкание. Как и надежда на любовь. Все отношения можно сравнить с зависимостью, но иногда сила этой зависимости может быть разрушительной. Когда отношения становятся лишенными любви, враждебными, скупыми или опасными, вы можете подумать, что их будет легко уйти, но уйти от них может быть труднее всего.
Плохие отношения — это не то, что они скатываются вниз по сравнению с обычными взлетами и падениями в отношениях. Это тот, который постоянно крадет вашу радость и следует за вами с неоспоримым криком о том, что это не так, как должно быть.
Зная, когда отпустить.
Иногда признаки очевидны — эмоциональное и физическое насилие, постоянная критика, ложь, обман, эмоциональный голод. Иногда нет ничего особенно очевидного — это просто кажется неправильным. Возможно, когда-то так и было, но это давно закончилось. Признаки могут заключаться в одиночестве, нежной, но постоянной душевной боли, отсутствии безопасности, связи или близости или расстоянии между вами обоими.
Что бы это ни было, есть важные потребности, которые остаются голодными для одного из обоих участников отношений.Отношения существуют, но это все, что они делают, а иногда и то не так. Он не процветает и не питает. Он поддерживается не любовью и связью, а привычкой.
Иногда обстоятельства затрудняют отъезд. Однако иногда на вашем пути нет ничего, кроме вас самих. Вот некоторые из признаков того, что у вас может быть зависимость от отношений:
- Ты знаешь, что это плохо, но ты остаешься.
- Ты хочешь большего для себя, но ты остаешься.
- В вас есть важные потребности, которые так голодны (близость, связь, дружба, любовь, безопасность, уважение), и вы знаете, что в этих отношениях они останутся такими. Но ты остаешься.
- Вы уже пытались прекратить отношения, но боль от одиночества всегда возвращает вас обратно.
Что делать, когда уходишь — так же плохо, как и оставаться.
Трудно расстаться с какими-либо отношениями. Уйти от плохого совсем не легче. Переход от бессилия к наделению властью мягкий, но он зависит от того, как вы переживаете отношения.Часто для того, чтобы оставаться в плохих отношениях, требуется столько же изобретательности, энергии и силы, сколько для того, чтобы расстаться. С изменением мышления, опыта и ожиданий ресурсы, которые вы используете, чтобы остаться и ослепить бурлящую безнадежность всего этого, могут быть использованы для продвижения вперед.
Присутствовать.
Тяга к жизни в прошлом (как это было / как я был) или в будущем (оно станет лучше — мне просто нужно найти переключатель) может быть впечатляющим, но энергия двигаться вперед полностью присутствует в настоящее.Он всегда рядом, но чтобы получить к нему доступ, нужно быть в настоящем. Для этого полностью прочувствуйте отношения такими, какие они есть, без необходимости их менять или контролировать.
Это может быть страшно, особенно если окружение, в котором вы находитесь, враждебно или одиноко, но единственный способ смириться с тем, чтобы оставить то, что у вас есть, — это полностью ощутить, насколько оно сломано.
Нет идеальных отношений. Все пары ссорятся и причиняют боль друг другу, говорят и делают то, чего не должны. Это нормальная часть совместной жизни и любви.Проблема возникает из-за того, что приходится постоянно жить прошлым или будущим, чтобы терпеть настоящее — насилие, вред, незащищенность, ревность, одиночество и горе в нынешних отношениях — просто для того, чтобы легче было остаться. .
Следите.
Записывайте, как вы себя чувствуете в отношениях, хорошее и плохое. Если вам не нравится писать, делайте снимки своего лица каждый день в одно и то же время. Вы увидите это в своих глазах. Фотографии и ведение дневника запечатлевают ваши интимные повседневные детали в этих отношениях.Установите период времени — недели или месяцы — и в конце взгляните на свои фотографии или написанное. Вы видите закономерности? Что вы замечаете в вещах, которые причиняют вам боль, и в вещах, которые вам нравятся? Частота? Интенсивность? Что ты видишь на фотографиях? Вы видите в себе жизнь? Или его слили. Это тот человек, которым вы хотите быть? Или это блеклая, более грустная версия? Это может помочь увидеть ваши отношения такими, какие они есть — без фильтров и смягчения, которое приходит со временем.
Будьте в курсе того, что происходит в вашем теле. Он пытается вам что-то сказать.
Связь между разумом и телом очень сильна. Если вы отключите сообщения, которые исходят из вашего разума, ваше тело возьмет верх. Будут признаки того, как вы держитесь, ощущения в вашем теле (тяжесть, душевная боль, напряжение) и того, как это работает. Ваше тело замедлилось? Есть физическая боль? Болит? Тяжело? Беспокойный? Усталый? Слитый? Вы чувствуете, как ваше тело увядает, сжимается или как будто оно сдерживается? Если бы ваше тело могло говорить, что бы оно хотело, чтобы вы знали?
Попробуйте это упражнение:
Закончите предложение:
«Мое тело…» (устал / скомкано / болит — все, что вам подходит) ».
Теперь оставьте окончание, но замените слова «Мое тело» на «Я есть» или «Моя жизнь» .
Обратите внимание, что происходит, когда вы это делаете.
Как избежать правды?
Обратите внимание на то, что вы делаете, чтобы уйти от своей реальности. Есть ли какие-то нездоровые поступки, которые вы делаете, чтобы перестать чувствовать себя плохо? Или, может быть, вы ведете здоровый образ жизни нездоровым образом?
Постарайтесь избежать дискомфорта, а не избегать его.В боли заключены мудрость, смелость и сила, необходимые для того, чтобы найти более счастливую версию себя и своей жизни.
Дайте срок.
Легко забыть, как долго вы живете с тем, чего не хотите, надеясь, что однажды станет лучше. Выберите свой «один день». Пусть это будет шесть недель, шесть месяцев — все, что вам подходит. За это время отдайте отношениям все, что у вас есть. Когда наступит этот «один день», будьте честны и действуйте с позиции силы, самоуважения и любви к себе.Ответ будет перед вами.
Станьте эгоистом.
Наше представление об эгоизме нарушено. Эгоизм заключается в осознании того, что вам нужно, и в том, чтобы делать все возможное, чтобы удовлетворить эти потребности. Иногда будут выпадения осадка, но также будут и отрицательные последствия, если вы проигнорируете то, что вам нужно, и позволите шуму окликнуть вас. Вы имеете значение. Что вам нужно, имеет значение. Так было всегда. Иногда это будет означать, что вы поставите себя на первое место в вашем списке. Это еще более важно, если это единственный список, в котором вы находитесь в верхней части списка.
Скажите честно о своей роли.
Что вы можете сделать, чтобы вернуть отношения в нужное русло? Требуется мужество, чтобы открыться тому, что вам может потребоваться сделать по-другому, но это важно. Если вы не уверены, спросите своего партнера. Конечно, только потому, что ваш партнер называет вещи, которые он или она хотели бы, чтобы вы делали по-другому, вы сами решаете, хотите ли вы двигаться в этом направлении. Если вы ответите: «Да, на самом деле. Вы можете перестать спрашивать меня, куда я иду ночью.К? », Тогда вы можете ответить: « Конечно, детка, меня совершенно устраивает, если ты выйдешь из дома, пахнущий мужским мускусом и секретами ». Просто иди домой, когда захочешь, эй. Вы хотите, чтобы я приготовил для вас ужин? »Или вы можете найти в Google:« Где-нибудь, где я смогу жить без идиотов ».
Какова ваша роль в отношениях?
Вполне вероятно, что в отношениях будет ритм, который заставит их дышать так, как они есть. У каждого из вас и вашего партнера будет своя роль, которая поддерживает поведение друг друга.Это никоим образом не означает, что кто-то из вас виноват или что кто-то из вас заслуживает того, чтобы с ним обращались так, как вы есть. Это означает, что со временем вы бы нашли способ быть вместе, который облегчит дисфункцию и сделает ее более терпимой — здоровая адаптация к нездоровой ситуации.
Во взаимоотношениях часто бывает, что один человек является «учителем», а другой — «отступником». В здоровых отношениях это сбалансировано или роли меняются. Есть легкая гибкость.В нездоровых отношениях эти роли поляризуются. Чем больше кто-то отступает, тем больше достигает другой, и именно здесь роли фиксируются.
Изучите свои роли. Кто из вас «боится обязательств», «не коммуникатор», «обидчик», «критик», «бескорыстный»? И кто есть «помощник», «жертва», «беспомощный», «доносчик», «спаситель», «оправдывающий», «фантазирующий». Попробуйте отказаться от своей роли. Это изменит динамику и либо изменит силу, либо сделает дисфункцию еще более явной — и от нее будет легче уйти.
Отпустите фантазию.
Фантазия о том, что могло бы быть, заставит вас застрять. Каждый раз. Могло быть лучше — намного лучше — но только не с этим человеком. Откуда вы знаете? Потому что вы пытались. А ты устал. И дать больше нечего.
Фантазия стоит между вами и реальностью и бросает цветы к вашим ногам, чтобы вы никогда не смотрели вверх и не видели вещи такими, какие они есть.
Чем больше вы фантазируете о том, что могло бы быть, тем больше реальность приукрашивается и превращается в нечто разумное.Фантазия убедит вас продержаться еще немного, и всегда ценой движения вперед. Забудьте о том, что все будет по-другому. Их не будет. Если бы вы могли прожить эту фантазию с этими отношениями, вы бы уже сделали это сейчас. Вместо этого позвольте своей фантазии стать одним из всех неудачников, которые когда-либо встречались на вашем пути, растянувшись на диване, в обвисшем нижнем белье из Звездных войн, когда они смотрят на ваше фото, слушают Адель и сожалеют, как сумасшедшие, когда потеряли вас, пока вы едите тако, слушайте Бейонсе и совсем не скучаю по ним.Вот и все.
Примите то, что есть.
Как это ни парадоксально, но чем больше вы принимаете то, что вы есть, тем больше у вас возможностей для перемен. Это позволит принимать решения на основе реальной и точной информации, а не приукрашенного сказочного образа того, что могло бы быть. Примите свою реальность такой, какая она есть — ваши отношения, вашего партнера и то, что они значат для вас. Когда вы принимаете истину, вы живете по правде. Это придаст вам смелости, силы и способности решить, подходят ли вам эти отношения — или нет.У вас будет ясность, которая продвинет вас вперед, что бы это ни значило для вас.
Боритесь за вас.
Вы должны бороться за то, что любите и во что верите, но одной из этих вещей должен быть вы. Что бы вы сказали тому, кого любите, кто испытывает боль или мертвость, которые вы чувствуете? Внутри вас больше мужества и силы, чем вам когда-либо понадобится. Вы королева, король, боец, воин, вы сильны и красивы, и у вас все хорошее в мире — и вы заслуживаете счастья.Но сначала вам, возможно, придется побороться за это. Сражайтесь за себя так, как вы бы сражались за всех, кого любите, — яростно, смело, отважно.
Перестань оправдываться.
Скажите честно, чего вы хотите от этих отношений? Было ли это у вас когда-нибудь? Насколько то, что вы хотите, отличается от того, что у вас есть? И как давно это было? Если тебя любят, это похоже на любовь. Даже в разгар шторма любящие отношения по-прежнему ощущаются любовью. Несмотря на стресс, истощение, то, что вы делаете или говорите — в любовных отношениях есть скрытая часть безопасности, защищенности и уважения, даже в тяжелые времена.Если вам это не нравится, значит, нет.
Заменить «не могу уйти» на «не уйду».
Восстановите свою власть, заменив « не может оставить » на « не оставит ». Иногда обстоятельства означают, что уехать сложно. Что бы вы ни выбрали, делайте это с позиции силы, а не с позиции беспомощности. Если вы останетесь, пусть это будет потому, что вы приняли решение, что это лучший вариант для вас на данный момент, а не потому, что кто-то заявил права собственности на вашу жизнь.Сохраняйте свою силу и независимость ума, что бы ни происходило вокруг вас. Есть только один из вас, и вы слишком важны, чтобы позволить себе раствориться в обстоятельствах или манипуляциях.
Не принимать решение — значит принимать решение.
Вы можете отложить принятие решения, чтобы дать ему время. Не заблуждайтесь, это решение — остаться. Признайте свое решение и полностью осознайте, что это решение означает для вас. Не живите на окраине своей реальности, утверждая, что находитесь где-то посередине между вступлением в отношения и прекращением их.Вы тот или другой. В нем или вне его. Заявление о нерешительности может показаться нормальным в краткосрочной перспективе, но в долгосрочной перспективе это просто заставит вас застрять, без энергии, необходимой вам для того, чтобы приблизиться к тому, что будет для вас более здоровым.
И напоследок…
Если отношения плохи, значит, это плохо для вас. Это единственная важная правда. Боритесь изо всех сил, чтобы сохранить свои отношения нетронутыми, но когда не останется борьбы, правда будет смотреть на вас, как на преследуемую вещь.
Все отношения пройдут через какое-то время, но здоровые отношения восстановятся. Они сближаются, становятся сильнее и выносливее. Отношения имеют ограниченное количество доступных ресурсов — эмоциональных, физических, финансовых. Иногда отношения будут разрушаться из-за шторма, и это может израсходовать значительную часть ресурсов, которые были накоплены с течением времени. Если отношения здоровы, пополнение баланса будет лишь вопросом времени. В противном случае он сморщится от недостатка питания и в конце концов умрет.
Только вы можете решить, остаться или уйти, но помните о своих причинах. Иногда самые смелые, самые трудные и самые важные изменения в жизни заключаются не в том, что мы делаем, а в том, что мы перестаем делать.
Моя мама покончила с собой в Гранд-Каньоне — и я хотел узнать причину
Триггерное предупреждение: эта история исследует самоубийство, включая подробности того, как мать автора покончила с собой. Если вы подвергаетесь риску, пожалуйста, остановитесь здесь и обратитесь за поддержкой в Национальную линию помощи по предотвращению самоубийств.800-273-8255
Я стоял и смотрел вниз, в каньон, на то место, где миллионы лет назад прорывалась река. Все в этом ракурсе невозможно, пейзаж, который, кажется, не поддается ни физике, ни описанию. Это место, которое увеличивает количество вопросов в вашей голове и хранит ответы при себе.
Посетители всегда спрашивают, как образовался каньон. Рейнджеры часто дают один и тот же неудовлетворительный ответ: ветер. Воды. Время.
Это было 26 апреля 2016 года, через четыре года после смерти моей матери.Прошло четыре года с тех пор, как она стояла на том же самом месте и смотрела на тот же самый вид. Я все еще задерживаю дыхание, чувствую головокружение, и мне нужно напомнить себе, что нужно дышать через нос через рот, медленнее и снова. Теперь я могу сказать это вслух: она покончила с собой. Она спрыгнула с края Гранд-Каньона. С края земли.
Я вернулся на место, потому что хотел все знать.
Моя мама навещала моих детей несколько раз в неделю, заходила поиграть в игру или почитать книгу.Прошлым летом, когда мы жили в Фениксе, она взяла их с собой на несколько бейсбольных игр Diamondbacks. Лаура ТрухильоШирота и долгота, где она приземлилась, последние слова, которые она сказала водителю маршрутного автобуса, который высадил ее на тропе, ее настроение, когда она встретилась со своим священником всего за четыре дня до этого. Я перечитал последнее письмо, которое она отправила моим детям. Я искал подсказки внутри этой маленькой открытки с нарисованным на лицевой стороне мультяшным пингвином, написанным печатным шрифтом, чтобы моя 5-летняя дочь могла легко ее прочитать.Моя мама писала о поездке на скоростном трамвае в игру «Даймондбэкс», о посадке кактусового сада, о предвкушении лета в и без того жаркие весенние дни в Фениксе.
Я прочитал и перечитал ее последние слова, написанные курсивом в крохотном сборнике сочинений, который она оставила в своем джипе, а также последний напечатанный ею текст, в котором она одновременно прославляет жизнь и извиняется за нее. Я увеличил масштаб фотографии, которую она сделала на свой iPhone с выступа, смотрящего на восход солнца, освещавший каньон в то утро, чтобы посмотреть, поделятся ли скалы или тени чем-то новым.Я воспроизвела наш последний разговор и все предыдущие, которые могла вспомнить.
Я хотел знать каждый факт, каждую деталь, видеть все, что она видела, потому что у меня не было того, чего я хотел — почему.
Я вернулся в каньон за ответами или более глубоким пониманием жизни и моей матери, или, может быть, себя. Но все, что я мог видеть, — это пики на много миль отсюда, деревья более зеленые и красивые, чем я представлял, крошечные точки фигур, медленно движущихся по дороге, и тишина мира.
Самоубийства так же обычны и непостижимы, как ветер, сформировавший эту скалу. Это невыразимо, сбивает с толку, сбивает с толку и ужасно печально. Не пытайся понять это, Я сказал себе, перестань задавать вопросы, обвинять, искать.
И все же я стоял и искал.
• • • • • • •
Утром она прыгнула, она попыталась связаться со мной.
Я увидел «Мама» на моем телефоне вскоре после 10 часов утра. Я сидел за своим столом на 19-м этаже здания Cincinnati Enquirer на новой работе в качестве главного редактора, с которым я еще не освоился, только один фото моих детей на моем столе.
Я быстро написал: «Я люблю тебя, мама. Безумно загруженный рабочий день. Трудно оторваться, чтобы поговорить. Но знай, что я люблю тебя ».
По дороге домой той ночью я улыбнулся, когда заметил, что ирис начал цвести в нашем районе. Я остановил машину, выскочил и сфотографировал радужную оболочку глаза, чтобы написать маме позже. Это был наш любимый цветок — ее, потому что им нужно было упорство, чтобы расти на скалистом склоне горы, где она жила, и мой, потому что, когда я был ребенком, они цвели на мой день рождения.
Я мог бы взять больше после моего отца; У меня его оливковая кожа и глаза, такие карие, что они почти черные, его взгляд тихого презрения, когда я злюсь, и его потребность в попкорне в кино. Но я был ближе к маме.
Большую часть моей взрослой жизни мы жили в 5,3 милях друг от друга. Иногда она заходила навестить моих детей, и мы потирали друг другу руки, разговаривая о сегодняшнем дне. Когда я недавно переехал в Огайо, мы разговаривали по телефону каждый день.
Мы могли рассмешить друг друга, и иногда мне казалось, что все, что она чувствовала, тоже.
В ту ночь мой муж сказал, что ему нужно поговорить со мной. «Поднимись наверх, давай сядем».
Я поставил лазанью в духовку, поднялся наверх и сел на нашу кровать.
Мы дрались. Мы переехали из моего родного города Феникс в Цинциннати тремя месяцами ранее, и это был тяжелый переход — новый город, где у нас не было семьи, четверо детей в новых школах, дом, где арендная плата была слишком высокой, и мы, казалось, слишком часто говорят: «Вы можете подождать до следующей пятницы?»
Он выглядел серьезным.
«Это твоя мама», — сказал Джон.
И как-то знал. Он прочитал мое лицо.
«Да, — сказал он. «Она ушла. Она была в Гранд-Каньоне. & mldr; Ее тело нашли в каньоне ».
Он использовал слово «тело».
Я не мог думать, не мог обработать заказ или время, и я вынул футболки Джона из ящика, чтобы снова сложить их.
«Нам нужно рассказать детям», — сказал я.
—Я начал плакать так, что не был уверен, что когда-нибудь остановлюсь, и даже не подозревал, что это может напугать детей.
Генри и Тео поймут это. Им было 13 и 11 лет, они были умными и зрелыми. Но Люку было всего 9 лет, и он даже не хотел говорить о переезде. А Люси было 5 лет, и она так сильно скучала по бабушке, что каждый вечер смотрела фотоальбом, который моя мама недавно сделала для них.
Мы спустились вниз и обнаружили, что они ждут в столовой, они знали, что что-то не так. Мое лицо было красным, а глаза влажными и опухшими, что было не ново, но частью того, кем стала их мать в последнее время. Я сел на деревянный пол, прислонившись к стене, подтянув колени к груди.Люси села ближе всех, и они выстроились рядом со мной вдоль стены.
Не было никакого способа обойти это, невозможно сказать это.
«Бабушка умерла», — сказал я. «Мне очень жаль.»
Люк и Люси забрались мне на колени. Генри выглядел испуганным. Тео спросил, что случилось.
«Ее сердце перестало работать», — сказал я. Это правда, он перестал работать. Остальное мы расскажем Генри и Тео позже, наедине.
Я начал плакать так, что не был уверен, что когда-нибудь остановлюсь, и даже не подозревал, что это может напугать детей.Джон позвонил моему психологу, и, хотя она работала в 9 милях от нас, она оказалась в церкви в четырех кварталах от нашего дома. Когда она пришла в дом, я сказал ей, что виноват.
«Нет, — сказала она. «Твоя мать сделала этот выбор».
Лазанья, я вспомнил. Я крикнул Джону, чтобы он вынул его из духовки.
«Лора, — сказала она, — это не твоя вина, не твоя работа».
Но, может быть, это было так. «Письмо», — подумал я. Я не должен был отправлять это письмо.
За три дня до этого я написал маме электронное письмо.Это было письмо, которое я написал, удалил и написал снова. В нем говорилось о вещах, которые я скрывал годами, о вещах, которые я наконец пытался заставить ее увидеть. Неважно, , сказал я себе. Нет.
Она ушла. Она ушла, потому что хотела уйти. Но толкнул ли я ее?
ИНФОРМАЦИОННЫЙ БЮЛЛЕТЕНЬ: Личные новости автора и многое другое о Surviving Suicide
Обратный отсчет
Ищу ответы после самоубийства моей мамы
Дэвид Уоллес, Республика Аризона
За несколько месяцев до смерти моей мамы, осенью В 2011 году я сидела в офисе в Фениксе с психологом, впервые проводя индивидуальную консультацию.«Я не знаю, что меня огорчает, — сказал я ей.
Осмотрели работу. Мне нравилась моя работа — работать в газете моего родного города. Мы исследовали семью. У меня был отличный муж и четверо замечательных детей.
Потом детство. Я сказал ей, что это хорошо. Это было хорошо, плохое не могло отнять эту часть. «Это было хорошо, — повторил я, — пока постепенно правда не открылась. Детали выходили одна за другой, как из дырявого крана, сначала ровно, а потом быстрее.
Мне было 15 лет, когда я увидел своего отчима голым.
Не потому, что я искал, а потому, что он хотел, чтобы я увидел.
Он вошел в мою комнату. Не потому, что ему это было нужно.
Он сказал мне ничего не говорить.
И я знал, что не буду. Моя мама была счастлива, казалось, впервые в жизни. Я не мог это испортить, сказал я себе, что бы он ни делал со мной. Закройте глаза, посчитайте в обратном порядке от 10. И снова, пока не закончите.
Вставьте это в уголок вашего мозга. Закройте коробку.
В течение многих лет мой отчим насиловал меня до такой степени, что я сомневался, была ли это моя вина.Однажды это прекратилось почти так же быстро, как и началось, и на десятилетия я скрыл это из головы. Я никому не сказал.
Я пошел на воскресный ужин в дом моей мамы, остановился с ней и моим отчимом в их доме на колесах во Флагстаффе и позаботился об их желтом лабрадоре Мо, когда они катались на лыжах. Я притворился, что этого не произошло, пока однажды я не смог.
После нескольких встреч с психологом я однажды вечером рассказал маме во дворе дома, когда она остановилась возле моего дома. В тот день она не сказала, что не верит мне, но она не выглядела удивленной.Она не потянулась, чтобы обнять меня, не спросила, как, не сказала, что сожалеет. Она пошла к нему домой.
Я изо всех сил пытался понять, почему она, похоже, не хотела знать больше, не казалась сердитой на него, казалось, ничего не предпринимала с этим. Я был зол и грустен до такой степени, что никто из нас не знал, как с этим справиться.
—Мы не должны винить себя, когда кто-то, кого мы любим, убивает себя, но все равно это часто происходит. Что, если бы я не уехал? Что, если бы я промолчал об отчиме? Что, если бы я ответил на ее телефонный звонок тем утром?
Какое-то время мы вообще игнорировали эту тему.Но постепенно ее отрицание уступило место, и она начала задавать вопросы. Она хотела знать, как мужчина, которого она знала, тот с добрым сердцем, который нанял бездомного работать в его веломагазине, мог на это. Мы несколько дней не разговаривали, а потом разговаривали до тех пор, пока оба не могли дышать от слез.
Однажды ночью, может быть, за месяц до ее смерти, когда мы с ней разговаривали или в основном плакали по телефону о том, как ей было жаль, и о том, как мне было больно, и как мне было жаль, и как сильно я скучал по ней и нуждался в ней, она противостояла ему.Я слышал, как она кричала на него вместе со мной по телефону: Ты это сделал? Он все время повторял: «Я не помню. Не помню. Может, не знал, не мог. Она злилась, кричала на него: «Зачем ты это сделал?»
Ее мужу было 66 лет, и он был болен. Он много пил, а опухоль мозга и инсульт сделали его зависимым от нее. Мы с мамой кружили друг над другом, как раненые животные, извиняясь друг перед другом в течение нескольких месяцев, когда я написал, удалил, переписал письмо и, наконец, нажал «отправить».«Это не сказало ей ничего, чего она не знала, но в нем было сказано, что он оскорблял меня в течение многих лет, как тяжело было, чтобы он входил в мою комнату так много ночей, а затем произошло следующее: я не знал» Я не сказал ей тогда, потому что хотел, чтобы она была счастлива. Я сказал ей, что не прощаю ее, потому что в этом нет необходимости. Это не ее вина. Я сказал ей, что люблю ее и нуждаюсь в ней.
Мы не должны винить себя, когда кто-то, кого мы любим, убивает себя, но все равно это часто происходит. Что, если бы я не уехал? Что, если бы я промолчал об отчиме? Что, если бы я ответил на ее телефонный звонок тем утром?
Вопрос «а что, если» крепко держал меня ночью, не давая уснуть, пока солнце не выглянуло из тени.
Мне нужно было знать, виноват ли я.
Моя мама была медсестрой на пенсии и администратором больницы с хорошей пенсией. У нее был книжный клуб и друзья, с которыми она ходила еженедельно в пешие походы. Хотя она ненавидела, что четверо ее внуков переехали так далеко, у нее было еще четверо, которые жили рядом, и она планирует вскоре навестить остальных. Мне нужно было узнать, что я упустил. Мне нужно было знать, чтобы понять, как тот, кто казался таким счастливым, мог быть таким грустным.
Я рыскал по жизни матери в поисках зацепок.Я узнал, что она ходила к психологу и прописывала ей антидепрессанты. Я разговаривал с сестрой, пытался задать вопросы бабушке и тете, и я ехал 966 миль до Флориды, чтобы провести неделю с лучшим другом моей мамы, когда я был ребенком.
Я узнал бы все, что мог, от врачей, изучающих предсмертные записки, до психиатров, которые персонализируют медицину для лечения депрессии. Я бы узнал, что самоубийства сейчас занимают 10-е место среди причин смерти в Соединенных Штатах, и их число растет почти в каждом штате, и что денег на исследования, чтобы лучше понять суицид, остается мало.Я бы исследовал уродство в своей семье и волну сексуального насилия.
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА: Почему мы делимся этой историей
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ САМОУБИЙСТВА: Это один из главных убийц в стране. Почему бы нам не относиться к нему как к одному?
Похороны
Я не указал причину смерти моей мамы в ее некрологе. Это было не специально, или это было подсознательно, что я мог это сказать, но еще не написал. В гостиной я храню от нее некоторые из моих любимых вещей: камни, собранные на тропе возле ее дома; заметки, которые она писала детям; гибкие и эластичные кролики, которые она прислала.Лаура ТрухильоЗа день до похорон моей мамы в церкви было тихо. Был май, а в Фениксе уже 100 градусов. Я прошел мимо часовни для медитации, через исцеляющий сад и каменный лабиринт, чтобы найти священника, с которым моя мама говорила последние несколько недель.
У него была аккуратная белая борода, лысая голова и круглые очки в проволочной оправе. Он не мог сказать мне, что обсуждал с моей матерью, но она сказала ему, что думает, что ей больше не нужна консультация.
Я узнал, что, когда некоторые люди решают покончить с собой, они кажутся более непринужденными, чем в течение долгого времени, потому что они знают, что если они покажут какие-либо суицидальные признаки или слишком сильные страдания, другие попытаются отговорить их от этого. Это.
Моя мама верила в Бога. Я сел и спросил, в порядке ли моя мама. Я думал, он сможет объяснить.
Вместо ответа он рассказал мне историю о своей матери, которая умерла, и как осенним днем несколько лет назад он лежал в гамаке и снова увидел ее.
Это был просто человек в гавайской рубашке, а Биркенстокс рассказывал мне сказку.
Мне нужен новый священник. Я хотел, чтобы кто-нибудь сказал мне, что с моей мамой все в порядке.
Мы с сестрой поговорили и договорились о нескольких вещах: я напишу некролог, нашу маму кремируют, служба будет включать в себя полную мессу.Мы назвали это Праздником Жизни, как если бы такое было в данный момент.
—Они думали, что она недостаточно сильна, чтобы это слышать. А может, и нет.
Одним из любимых мест моей мамы был ее сад, поэтому мы попросили друзей принести цветы со своего или чужого двора. Розы и мамы, колючая лантана и желтые ветви Пало-Верде выстроились вдоль церкви. Люси держала Фреда, плюшевую собачку, которую недавно передал ей ее старший брат. Люк держал Генри за руку.
Я хотел спросить свою бабушку, что случилось, что она знала, какие части истории она понимала, ее правду. Не сейчас, может, позже на этой неделе. Но когда я увидела свою бабушку, она посмотрела на меня, моего мужа и наших четверых детей и отмахнулась от нас.
Она обвинила меня, как я узнал позже, как и сестра и брат моей мамы. Моя мама сказала им, что я рассказал ей о насилии, и она была расстроена. Они думали, что она недостаточно сильна, чтобы это слышать. А может, и нет.
Через десять минут после начала службы вошел отчим.
На похоронах я рассказывала истории своей матери, как она никогда не хотела, чтобы кто-то замерз, как она вязала чепчики для своих внуков, когда они были младенцами, даже летом, как собирала носки для бездомных, чтобы их ноги не было бы холодно.
Утром, когда ее нашли, было 34 градуса. На ней была легкая куртка.
«Мама, — сказал я ей, — ты была не одна. Вы не были. И я надеюсь, что тебе не было холодно в конце концов.
Когда каждый выходил из церкви, лучший друг моей мамы вручал им по кусочку темного шоколада, любимого угощения моей мамы.Он застрял у меня во рту, чтобы раствориться вечно, как облатка для причастия.
Близкий звонок
Моя мама отправляла сладкие записки моим детям за четыре дня до того, как покончила с собой. Мы храним их на полке в гостиной, и иногда я замечаю, что моя дочь Люси их читает. Я чувствую себя ближе к ней через ее почерк, чем через фотографии. Лаура ТрухильоНекоторое время Генри, Люк и Люси получали по почте записку от моей мамы. После того, как мы переехали, она прислала открытки и наклейки, глупые подарки из долларового магазина, такие как эластичные резиновые кролики и цветные бусины, беспорядок, застрявший в пылесосе, который я одновременно любил и ненавидел.
Тео неделями проверял последнее письмо, которое так и не пришло.
Я злился на себя за то, что не отправил по почте все письма, которые мои дети написали ей за последние недели. Но штампа у меня не было или я очень торопился. Мне было интересно, поддержали бы ее эти записи, пока боль не исчезнет, лекарства и терапия не подействовали бы, или бремя ухода за ее мужем, который умрет через три месяца, пройдет.
Есть исследователи, которые скажут, что возлагать бремя на оставшихся в живых — это крайне несправедливо, что нам нужно больше денег, чтобы понять суицид, узнать, что работает, чтобы мы могли добиться большего.
Они скажут посмотреть, как обследования психического здоровья у врачей первичной медико-санитарной помощи или дополнительное обучение терапевтов могут снизить количество самоубийств. Есть люди, которые скажут, что такая профилактическая мера, как сетка или барьер, могла бы спасти мою мать и что такие меры позволят людям сэкономить больше времени, чтобы изменить свое душевное состояние. Все это хорошие вещи, о которых стоит подумать, достойные места, чтобы направить гнев или энергию. Но большую часть времени я смотрел внутрь себя.
Иногда бывали периоды, когда я чувствовал только ее отсутствие.Я мог смотреть на свои колени, которые морщились и сгибались так же, как и ее. Но это была не она. Я хотел быть с ней.
Лето после ее смерти было самым тяжелым. Я работал, водил детей по местам и готовил ужин по вечерам, но даже когда я улыбался или смеялся, я был пуст. Я притворился, что со мной все в порядке, разместил счастливые фотографии своих детей в Instagram и подумал, что, если я буду говорить друзьям, что со мной все в порядке, это будет правдой.
Раз в неделю я пробегал 9 миль по пустому месту, но все это давало мне время подумать и задуматься, почему.Я бы отметила список причин, по которым по логике я должен быть счастлив. Но что-то в моем мозгу не позволяло мне попасть туда.
Я пошел на консультацию и солгал своему терапевту, говоря то, что, как мне казалось, ей нужно было услышать. Я не мог смотреть ей или кому-либо еще в глаза и сказать, что больше не хочу жить, даже если это было правдой. Я боялся сказать это вслух. Она прописала мне антидепрессанты, которые я нехотя начал принимать.
Это обычное чувство, эта депрессия после того, как кто-то потерял кого-то из-за самоубийства, но часто кажется невозможным разделить.Это грубо и страшно, а иногда кажется эгоистичным или снисходительным. Моя мама не была ребенком; ей было 66 лет, она была взрослой, которая приняла собственное решение. И все же это поглотило меня.
В большинстве случаев, как в некрологе, посвященном жизни моей мамы, я не упоминал, как она умерла. Я не хотела рассказывать людям о своей матери. Ее самоубийство не было секретом, но это была рана, и разговор об этом позволил людям опасно приблизиться к самым темным частям меня. Я не хотел говорить людям, что решил, что мне здесь больше не место, что я снял ремень безопасности во время вождения и помчался к подземному переходу с бетонной стеной, вскочил, чтобы проверить, достаточно ли прочны трубы в нашем подвале держать меня или что я заснул в надежде, что не проснусь.Я не хотел никому рассказывать, что написал записки, прощаясь с семьей.
—Смерть казалась единственным ответом. Однажды летним днем после ее смерти я уволился с работы и купил билет на самолет до Феникса в один конец и в тот же день. Я хотел быть с ней в каньоне.
Может быть, мы все в одном шаге от уступа. Я не мог понять этого, пока не смог.
Это меня напугало.
Смерть казалась единственным ответом. Однажды летним днем после ее смерти я уволился с работы и купил билет на самолет до Феникса в один конец и в тот же день.Я хотел быть с ней в каньоне.
Я плакал. Я сказал детям, что мне просто нужно уйти, чтобы ненадолго выйти из дома. Я был уверен, что им будет лучше без меня. Тео протянул мне записку, я сунул ее в сумочку, не глядя на нее. Я уехал.
Я почти доехал до аэропорта и заехал на стоянку. Я плакал, и хотя я хотел умереть, я знал, что не могу водить машину, я не могу вернуться домой, я не могу.
Я прочитал записку Тео, написанную от руки тонким пурпурным маркером на карточке размером 3х5: «Я знаю, что ты любишь меня, и я люблю тебя, Тео.
Я не мог этого сделать. Я видел свою маму в Люси, в ее профиле, в ее глазах, в том, как она стояла.
Я пошел домой.
В очень плохой день, летом после смерти моей мамы, когда смерть казалась единственным ответом, мой сын Тео сунул эту записку в мою сумочку, прежде чем я вышла из дома. Я носил его в своем кошельке в течение многих лет, а теперь храню его на комоде, крошечный кусочек надежды и любви, чтобы видеть его каждый день. Лаура ТрухильоПравда
Я узнал, как и многие люди, пережившие самоубийство члена семьи, что теперь я в опасности.Я принимаю это сейчас и остерегаюсь этого. Это место осторожности и контрольных списков. Место, где я знаю, что не стоит слишком часто оставаться в одиночестве в своей голове и говорить «да» выгуливанию собаки с моим лучшим другом.
Сюда меня привели годы терапии, антидепрессантов и удачи. Не было момента, когда с моим психологом все вдруг стало ясно, не было момента, когда моя вина исчезла. Вместо этого было больше унылой монотонности месяцев сессий, в которых обсуждались мои заботы, а что, если, а также причины, по которым я не должен их иметь, пока они медленно не рассеялись.Я носила записку Тео в своем кошельке, а потом клала ее на комод, чтобы видеть каждое утро. В худшие времена у меня были друзья, которые писали текстовые сообщения, чтобы просто проверить, и муж, который знал, что нужно отправить со мной ребенка по делам, чтобы я не была одна. А с медициной у меня теперь хватило ума прислушиваться.
УЧИТЬСЯ СВОБОДИТЬ: Советы по уходу за собой собственными словами выживших самоубийц
Потребовалось четыре года, чтобы сказать Люси правду. Я забрал ее из дома ее подруги по дороге домой с работы. Это расстояние 26 домов и два левых поворота.
Она посмотрела на меня, на этот раз как 10-летнюю, гораздо более взрослую, не подозрительную, не совсем серьезную, просто честную.
«Скажите мне на самом деле, — сказала она, — как умерла бабушка?»
Когда я сказал ей, Люси одновременно выглядела грустной и сердитой. Она вышла из машины, бросилась вверх по лестнице в свою комнату и захлопнула дверь.
Я постучал.
«Уходи, — сказала она. «Ты лжец.»
Иногда, когда мне кажется, что мама ушла, я смотрю на Люси. В ней так много моей матери.Это хорошее воспоминание о ней с Люси и мной в одном из наших любимых мексиканских ресторанов в Фениксе. Любезно предоставлено Лаурой ТрухильоЯ хотела сказать так много вещей: как сильно ее любила бабушка, как моя мама обожала Люси — свою первую внучку после шести мальчиков. Как моя мама каждый день рождения делала Люси особенный кукольный торт. Как сильно я скучал по ней и как мне было больно. Как я прищуривалась и пыталась понять, сколько раз моя мама останавливалась у нашего дома с красивой улыбкой и объятиями, когда она не была счастлива, что она, должно быть, это скрывала, а я скучал.
Но когда она вышла, может быть, через 20 минут, ей просто нужно было обнять.
«Я не хочу, чтобы ты это делал», — сказала она. Она не смотрела на меня.
«Что? Что делать?»
«Обещай мне. Просто пообещай, что не будешь этого делать? »
«Что ты имеешь в виду, Люси? Просто скажи мне.»
«Что сделала бабушка». она сказала. «Пожалуйста, не делай этого».
Я решила, что мне нужно жить не только себе, но и своим детям. Я знаю, каково было быть оставленным позади.
Великое неизвестное
Оставалась зияющая неуверенность.И очень много вопросов о моей маме.
Моя мама впервые увидела каньон, когда была взрослой, когда она навещала свою сестру вскоре после развода с отцом. Позже она вместе с сестрой перешла от обода к ободу — в 23,5 милях от северного края каньона и обратно на юг, поход, который почитается в Аризоне, предмет гордости — эквивалент овальной наклейки 26,2 на спине вашего автомобиль. В последний раз она пошла пешком со своим мужем, выбрав самый легкий путь, поскольку его колени начали подгибаться.
В год, когда моя мама забрала свою жизнь, еще 12 человек умерли в каньоне — в основном, падения, сердечные приступы и самоубийства. В наших 58 национальных парках умирает достаточно людей, поэтому Лесная служба США создала специальную команду для борьбы со смертью. Они здесь, чтобы исследовать и понимать, чтобы найти ближайших родственников, предоставить информацию и некоторый контекст, где их может не быть, а иногда просто тихо стоять рядом с вами.
Рейнджер Шеннон Миллер согласилась встретиться со мной в каньоне через четыре года после того, как моя мама прыгнула.
Ты будешь один? Она меня спросила.
№
Хорошо.
Спустя четыре года после того, как она покончила с собой, мы с подругой поехали в каньон из Феникса на высоте 1000 футов над уровнем моря, когда надвигалась буря и небо потемнело. Это чуть более трех часов езды, прямой путь на север по I-17 через пустыню Сонора, а затем национальные леса Коконино и Кайбаб. Моя мама сделала бы эту поездку посреди ночи или незадолго до рассвета. По мере того, как мы набирали высоту, сагуаро уступили место кустарникам, а позже и соснам пондерозы на высоте 6900 футов.Обочина дороги усеяна оленями-мулами и лосями. К тому времени, когда мы достигли Флагстаффа, примерно в 90 минутах езды от каньона в северной Аризоне, шел снег, и температура упала более чем на 55 градусов.
Давно, мама, передумать.
Шеннон и я договорились встретиться в Bright Angel Lodge, где вы можете получить разрешение на размещение лагеря на дне каньона, зарезервировать мула, чтобы нести вас по тропе, и остановиться в сувенирном магазине, чтобы купить «Я ходил пешком. каньон », мундир рейнджера размером с малыша и ловец снов, сделанный коренными американцами за 26 долларов или не за 1 доллар.99.
В ряду книг, рассказах о Харви-девочках и пешеходных тропах, рафтинге и геологии, я нашел кое-что: «За гранью: Смерть в Гранд-Каньоне». из семи природных чудес света ». Он хвастался: «Новое расширенное издание, посвященное 10-летию». На плакате написано: «Идея подарка!»
Я поднял его и огляделся, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь. Это была история Джона Уэсли Пауэлла, первого, кто исследовал реку, протекающую через каньон, и самолетов TWA и United, которые столкнулись с краем в 1950-х годах и привели к созданию Федерального управления гражданской авиации.
Я пролистал и на странице 470 нашел ее.
Моя мама.
Я положил.
Шеннон встретила меня перед домиком, и я последовал за ее грузовиком к тому месту, где они нашли мою мать.
«Готовы?» она спросила меня. В ней было правильное сочетание рейнджера и детектива, и ее улыбка была похожа на объятие.
Мы шли по бетонной дорожке вдоль каньона, слева можжевельник, справа выступ и металлический поручень высотой по пояс. Я мог видеть невысокий забор и зубчатый известняк, образуя вид.Когда мы приблизились к месту, Шеннон вытащила из сумки желтую ленту с предупреждением и оцепила тропу.
«Может, тебе захочется тишины», — сказала она.
—Я огляделся, беспокоясь, как это вторжение может испортить кому-то вид во время их единственной поездки в каньон. Она напомнила мне, что есть много мест, где можно увидеть каньон, и сейчас это было мое место.
Я огляделся, беспокоясь, как это вторжение может испортить кому-то вид во время их единственной поездки в каньон. Она напомнила мне, что есть много мест, где можно увидеть каньон, и сейчас это было мое место.
«Так лучше», — сказала она.
Это место вдоль каньона протяженностью 277 миль известно одним из лучших видов с Южного края. Известняку здесь, на слое Кайбаб, 270 миллионов лет. Это самый молодой слой каньона, который когда-то был покрыт теплым неглубоким морем. Его имя — индеец пайуте, что означает «лежащая гора», и почему-то мне нравится это изображение. Это не имеет смысла, но все же идеально.
Камне внизу — сланец Вишну — 2 миллиарда лет, это половина возраста Земли.Шеннон рассказывал о вулканах и реках, снеге и сухом ветре, тектонических плитах и притоках, расширяющих каньон, о том, как коренные жители бродили по этой местности на протяжении тысяч лет.
Вплоть до 1858 года, когда Джон Ньюберри был первым ученым, достигшим дна каньона, это место называлось Великим Неизвестным. И даже несмотря на то, что нам известно, все еще ведутся споры о том, как образовался каньон и об относительно новой роли в нем реки Колорадо.
Держась за поручень, я всмотрелся, глядя вниз, теперь еще дальше, на второй выступ примерно в 100 футах ниже.Были сосны и пинон, неухоженная коричневая земля и простор. Похоже на полку.
«Есть?»
«Да, там, — сказал Шеннон.
«Выглядит иначе, — сказал я. Всего в 100 футах вниз это уже была другая местность с другой грязью и растениями.
Это слой Коконино, объяснил Шеннон, слой, образовавшийся 275 миллионов лет назад. Светлый песчаник образует широкий обрыв. Линии, которые вы видите на этом слое, пересекающие его слои, раскрывают историю местности, которая раньше была покрыта дюнами, которые ветер снова и снова придумывал.Кажется, внутри скал есть волны.
Я на мгновение потерялся в геологии, стоя в месте, где находились камни возрастом 2 миллиарда лет, и мой мозг поместил два и шесть — нет, девять — нули вправо. Это не навсегда, но время, которое я не мог понять.
Я сосредоточился на фактах. Деревья и скалы, как река Колорадо извивалась под землей почти ровно на 1 милю, шум ворона и легкий дождь, который медленно становился все сильнее и переходил в снег.
Моя мама упала 5 миллионов лет назад.
«Холодно».
Это все, что я могу сказать.
Пытаясь понять
Джин Древекки ехала на маршрутном автобусе Пола Ревира утром в четвертый четверг апреля 2012 года. Позже она рассказывала рейнджерам, что во время своего первого обхода этим утром она подобрала женщину возле Брайт Энджел Лодж, которая казалась спокойной. Эта женщина была моей матерью. Джин вспомнила, как женщина сидела одна, тихая, засунув руки в карманы, «как будто ей было холодно». Через пять минут женщина вышла из автобуса.Записи телефонных разговоров показывают, что в то утро мама несколько раз звонила своему мужу. Он вспомнил только ту, которая пришла в 6:56. Это длилось четыре минуты. Она плакала.
Она сказала ему: «Вот и все. Я закончил, я не могу продолжать ».
Ее муж сказал рейнджерам, что пытался поговорить с ней обо всех хороших вещах в жизни. В отчете рейнджеров нет подробностей, что он имел в виду, но они совершили подводное плавание с аквалангом на Большом Барьерном рифе и поднялись на воздушном шаре над Альбукерке, штат Нью-Мексико. Он нашел искателя приключений в моей матери, но сломил и ее.Он сломал нас.
Она не попрощалась.
«Твоя мама, должно быть, хорошо знает это место», — сказала Шеннон, отметив, что из всех миль каньонов здесь моя мама знала место, где можно прыгнуть, где она никому не причинит вреда, и ее будет легко найти.
Некоторое время я молчал, на этот раз не чувствуя потребности заполнять пространство.
Я кивнул.
«Да».
Я посмотрел на тропу и насчитал 27 обратных путей, пока они не стали крошечными и не исчезли в каньоне.
Я бывал здесь раньше, понял я. С ней.
Мы с мамой отправились на дно Гранд-Каньона летом после первого года обучения в колледже. Я стараюсь вспомнить детали поездки, но в основном помню, как мы устали на вершине. С любезного разрешения Лауры ТрухильоЭто было летом после моего первого года обучения в колледже, из-за вида — этого.
Моя мама взяла на работе всего один выходной, и мы поехали в каньон в пятницу утром, делили двуспальную кровать в отеле с видом на Южный край.На следующее утро мы проснулись до восхода солнца, чтобы пройти по тропе Южный Кайбаб, крутой спуск 7,1 мили.
«Лучше вниз, чем вверх», — сказала она радостным певучим голосом, которым она пользовалась, когда кто-то из нас сталкивался с чем-то трудным, и что теперь я иногда слышу своим голосом. Я пытаюсь запомнить детали, но выделяются только некоторые вещи. Воспоминания настоящие или построены только на фотографиях? Я принес Walkman с кассетой Depeche Mode «Some Great Reward». Шел 1989 год, и еще три года у меня не было проигрывателя компакт-дисков.
Везли воду и салями, сыр и персик. Я до сих пор помню, что мы не ели персик, и по ухабистой дороге фрукты превратились в кашу в моем рюкзаке JanSport.
Достигнув дна, резкого падения высоты до 2570 футов, температура достигла 101 градуса. Возле реки Колорадо было влажно, как в сауне.
В ту ночь мы сидели в кругу под звездами и слушали, как рейнджер рассказывает историю о загадке на реке Колорадо. Я прижалась к маме, ее волосы пахли слоновой костью, потому что она вымыла их куском мыла, и заснула.
У меня есть фото, на котором мы наверху после прогулки по Яркой тропе ангела. Она улыбается, ее волосы завиты и вьются. Моя затянута в хвост, вероятно, с резинкой для волос. Трудно сказать, счастлив я или просто устал. Каждую картину из прошлого время от времени изучают: выглядит ли она счастливой? Была ли она счастлива? Это всего лишь один момент, произошедший почти 30 лет назад, и у меня нет ответа.
Как человек может перейти от счастья к самоубийству? Была ли она по-настоящему счастлива или мы просто упустили подсказки?
Неужели она всю жизнь болела? Когда-то после похорон мы с сестрой обсуждали тот день, когда мы были детьми, когда наша мама подожгла мусорное ведро в ванной.Моя мама потушила это до того, как он распространился. Вскоре к нам переехала бабушка и ее сварливый миниатюрный шнауцер.
—Итак, суицид таков: у каждого есть своя часть истории, но многие не рассказывают. Ни у кого нет ответа, и иногда биты, которые у них есть, запираются внутри. Или они помнят, как могут, или как хотят.
После смерти мамы каждый из нас пытался понять, что произошло и что мы знали. Моя сестра поделилась, что в какой-то момент, когда я учился в средней школе, моя мама после ночной смены в больнице поехала на парковку с пистолетом, который она купила для самообороны.Она передумала.
Моя сестра сказала, что бабушка сказала ей, что нашу мать положили в больницу в какой-то момент перед замужеством, но когда я позже спросил об этом сестру, она сказала, что не помнит и больше не хочет об этом говорить. . Мать, брат и сестра моей мамы не хотят говорить со мной о самоубийстве моей мамы.
Итак, суицид таков: у каждого есть своя часть истории, но многие не рассказывают. Ни у кого нет ответа, и иногда биты, которые у них есть, запираются внутри.Или они помнят, как могут, или как хотят.
И истории меняются с годами — память, может быть, или выживание. В этой истории есть части, которыми каждый из нас не поделится. Итак, никто из нас не может увидеть контуры и текстуру этой истории, этой женщины, этой жизни. У нас есть только наши разочарования, наши мифы и наша вина.
В течение четырех лет я был уверен, что на последнем письме, написанном моей мамой, был штамп с изображением Гранд-Каньона. Настолько уверен, что даже не проверял, настолько уверен, что не мог даже взглянуть на него, пока однажды не взглянул, и каньон выглядел мелким.По данным почтового отделения США, на самом деле это был Кафедральный собор в Седоне. Даже факты являются нашими собственными, как и правда.
Когда я недавно спросил отца о моей маме, помнил ли он, что она была в депрессии или были ли какие-то признаки, он сказал, что ничего не помнит. «Почему ты не позволяешь всему быть, Лора?»
Я сказал ему, что написание статьи может помочь. Не я, а другие.
Его прервала жена.
«Вы могли не знать этого, но мой брат покончил с собой», — сказала она. «Я вечно винила себя.Он всегда звонил мне перед уходом с работы, чтобы сказать: «Я люблю тебя, сестренка». И однажды ночью он этого не сделал ».
Оглядываясь назад, она сказала, что это необычно. «Я могла бы позвонить ему, — сказала она, и ее голос пропал, — я могла бы проверить».
Мы с сестрой любим друг друга. Она всегда вежлива, та, что просто улыбается, когда я говорю вслух, о чем думаю. А еще она вычистила все в доме моей мамы, она забрала ее прах. Это она еженедельно привозила продукты нашему отчиму, потому что думала, что моя мама этого захочет.Ей позвонили три месяца спустя, когда перед домом сложили груды газет. Наш отчим умер.
На нее обрушились нелегкие дела, и есть истории, которые она хранит при себе.
Собираем то, что у нас было
Моя мама знала, что там выступ; ее будет легко найти. Она знала, что внизу нет тропы; она не причинит вреда никому, кроме себя. Она прикрепила английской булавкой к своей куртке крошечный листок бумаги с именем своего мужа и его номером телефона.Интересно, рассказывает ли рейнджер эти подробности, чтобы мне стало легче? У меня есть блокнот и ручка, и мы говорим без эмоций. Так лучше, решаю я. Я репортер, изучающий историю. Но я тоже ее дочь, пытаюсь найти ответы.
«У нас есть люди не такие вежливые, как твоя мама», — говорит она мне.
Первый звонок в парк в то апрельское утро пришел в 7:15: женщина угрожала самоубийством. Моя мама позвонила своему мужу и сказала ему, что все, она все кончает.Она сказала ему, что была в каньоне. Он позвонил в полицию, которая обратилась в Службу национальных парков. Три рейнджера быстро обыскали 12,2 мили вдоль Южного края. К 10:45, когда погода прояснилась, рейнджеры запустили поисковый вертолет. Через 15 минут они заметили ее тело.
Два рейнджера прошли по тропе Яркого ангела и пересекли каньон, где прошли еще полмили, чтобы добраться до моей матери. Они записали место.
Рейнджер поместил тело моей матери в мешок, а этот мешок — в другой.Поскольку ветер был слишком сильным, они не могли вывезти ее в тот день, поэтому он привязал сумку к тощей сосне на ночь. Температура упала до 28 градусов.
На следующее утро тот же рейнджер вернулся к своему телу и подождал, пока тот же вертолет не парил над головой и не уронил корзину. По воле случая моя подруга Меган тем утром спустилась на дно каньона. Она увидела кондоров, которые редко можно было увидеть в каньоне, подплывающих к краю.
Наблюдая за птицами, почти не заметила вертолет.Но туристы знают, что означает вертолет, когда внизу висит корзина. Люди приостановили свои походы. Некоторые крестились и молились, сказала Меган, или стояли тихо. Она не знала, кто был в корзине. Единственным звуком был вертолет.
Было так много знаков. Теперь их легко увидеть.
Позже я узнал, что моя мать сказала моей сестре, что остановилась в доме моей бабушки, и сказала бабушке, что она остановилась в доме моей сестры. Они оба волновались, проверяя ее каждый день.Моя мама сказала своей сестре, что она хочет «прогуляться перед грузовиком», и сказала моей сестре, что она пошла на терапию, поскольку она чувствовала ответственность за то, что привела своего мужа в мою жизнь.
Ранее на той неделе моя мама зашла навестить свою мать и подарила ей одно из своих любимых бирюзовых ожерелий, которые она сделала, вставив крошечное серебряное сердечко в застежку. Мы узнали бы, что она также недавно перевела свой дом в доверительное управление для меня и моей сестры и написала свою финансовую информацию и пароли в зеленой записной книжке.В то же время она писала внукам письма, полные надежды и сладости. Она пошла на мессу и поговорила со своим священником.
Хотя исследователи говорят, что большинство самоубийств более импульсивны, моя мама, похоже, оставила очевидный след. Она чувствовала себя беспомощной, несла вину, приводила свои дела в порядок, раздавала имущество. Но в то время это не казалось никому из нас таким.
Несмотря на все исследования, до сих пор не существует проверенной формулы, которая могла бы точно предсказать, кто собирается убить себя, а кто нет; какие меры работают для всех или работают какое-то время, а какие нет; какие слова могут спасти кого-то сегодня, а на следующий день они ускользнут.Не имеет никакого смысла, почему один человек, демонстрирующий все факторы риска, живет, а другой убивает себя.
Ушел единственный человек, который мог бы объяснить.
Итак, нам осталось гадать, чтобы собрать воедино то, что у нас было. Ни у кого из нас не было всех частей. Обломки поведения моего отчима оставили нашу семью в напряжении. Мы не делились информацией и не были честны друг с другом, как в более спокойные времена, что делало нас нормальными.
То, что священник сказал мне, запомнилось мне: «Все семьи тяжелые, — сказал он.«Некоторые семьи это просто знают, а другие нет».
Она припарковала свой белый джип Либерти на стоянке возле Брайт Энджел Лодж. Она писала записки своей семье в крошечном черно-белом сборнике композиций с написанным от руки именем на лицевой стороне.
В одном из них она написала: «Пожалуйста, не пытайтесь найти вину. & mldr; Я очень долго болела и не заботилась обо мне ».
Мне она написала: «Я никогда не смогу все исправить, и что бы я ни сказал или сделаю, вы мне никогда не поверите.Может, теперь ты сможешь жить дальше. Тебе есть ради чего жить, и ты нужен своей семье. Я тоже. & mldr; Будьте добры к себе. Люблю маму.»
Я попросила каждого из моих детей прочитать эту историю, прежде чем я смогу поделиться ею с США СЕГОДНЯ. Каждый из них был мил, указывал на пропущенное слово, просил новую концовку (я согласился) и говорил, что гордится тем, что я это сделал. Все четверо сложно запечатлеть на фото. Это было сделано в День матери 2018 года. Слева направо: Люси, Люк, Тео и Генри. С любезного разрешения Лауры ТрухильоДуга времени
Мои дети по-своему научились пытаться понять, как их бабушка закончила свою жизнь, а также как она прожила ее.Генри, мой старший сын, который даже в подростковом возрасте бросал все, что делал, когда приходила моя мама, улыбается, когда говорит о ней. Сейчас он учится в колледже, и у него все еще есть визитка размером с бумажник, которую она сделала для него, когда мы переехали, фотография ее желтой лаборатории и написанная от руки записка: «Всегда помни, бабушка тебя любит. Звони мне в любое время.»
Тео, который был достаточно взрослым, чтобы понять, как она умерла, сейчас учится в старшей школе и иногда делится историями о ней, которые даже я не знаю: как она делала миски для печенья с шоколадной крошкой для мороженого, когда он ночевал в ее доме или читал вместе с ним «Голодные игры», когда он был маленьким, беспокоясь, что ему может понадобиться кто-нибудь задавать вопросы.
Люк по-прежнему мало о ней говорит, но, когда прошлым летом он научился водить машину, он дразнил меня, что я езжу точно так же, как моя мама: медленно и неторопливо, с выключенным радио, и я говорю именно ту фразу, которую она сказал бы мне: «Езжай осторожно. У тебя драгоценный груз ».
Люси часто говорит о ней с глубоким чувством близости или связи, что может удивить меня теперь, когда моя мама ушла дольше, чем она была здесь ради Люси. Когда я открыл медальон Люси, на нем была ее фотография, и я рассмеялся.Пока я не увидел, что на другой стороне фото была моя мама. Ей всегда хотелось, чтобы они были рядом.
• • • • • •
Были дни в годах, прошедшие с тех пор, как моя мама покончила с собой, когда казалось, что каньон был повсюду: театр ОмниМакс, школьные задания в национальных парках, фотографии с каникул на Facebook и в ночных новостях. Самоубийства, кажется, тоже есть повсюду: сын друга покончил с собой, как и мать бывшего сослуживца. Друг застрелился.Другой друг сказал мне, что его мать покончила с собой, когда ему было всего 12 лет, и за 40 лет он никому ничего не сказал, кроме своей жены. Одна знаменитость за другой умирают в результате самоубийства, их лица усеяны новостями.
КОЛОНКА: Освещение суицида в СМИ должно выходить за рамки знаменитостей
Я прочитал и перечитал последний текст, который мама прислала этим утром, в котором говорилось, что ее восемь внуков были радостью ее жизни. «Я буду скучать по тебе и смотреть, как ты становишься красивыми взрослыми.Мне очень жаль, что я разочаровал всех вас, в глубине души я знаю, что это неправильно, но это все, что я могу сделать. Молитесь за мою душу ».
Я развел ее прах во многих местах, которые она любила, от самых высоких холмов Корсики до этого самого места в Гранд-Каньоне.
И поздней летней ночью в этом году, после того как я прошел 197 ступенек от остановки маршрутного автобуса до точки, на которой моя мать прыгнула, после того, как я изучил каждую деталь вплоть до высоты перил, я вернулся в каньон с моя дочь.
В ночь без лунного света вы можете просто увидеть одеяло из звезд, больше звезд, чем кажется на небе. Ночью каньон — это просто глубокая темная дыра, и в некотором смысле она кажется более впечатляющей, чем при дневном свете, — все это пустота.
Так же, как каньон настолько непостижим, что геологи и ученые могут его изучить, но никогда не узнают, как именно он начался, то же самое и с моей мамой. Я пытаюсь понять, как с этим мириться.
В конце концов, я подумал, что наконец примирился с самоубийством моей мамы.Но только когда я вернулся в каньон в августе этого года, на этот раз с Люси, чтобы увидеть красоту и тишину, я действительно понял, что я в порядке. Келли Френч / Для США СЕГОДНЯ СЕТЬЯ думаю о ней в то утро, когда она шла к уступу. Видела ли она румянец неба, когда взошло солнце, окрасив северную стену каньона в золото и оставив юг синим? Слышала ли она копыта мулов, несущих посетителей на дно? Она перелезла через забор или обошла его? Видела ли она, как можжевельник прикрепляется к скале, потому что такова природа всех живых существ — цепляться за жизнь и за землю, как если бы от этого все зависело? Она вышла на высокий известняковый валун? Она посидела какое-то время и все поняла? Она плакала?
Дело в том, что хронология говорит, что у нее не было на это времени.Она была здесь, а ее больше нет.
И поэтому я привожу свою дочь сюда, не для того, чтобы увидеть, где моя мама закончила свою жизнь, не потому, что я думаю, что найду ответ, а чтобы показать ей красоту и тишину, дугу времени, путь что-то столь же неизменное, как скала, выглядит совершенно иначе в меняющемся свете, чтобы стать свидетелем грандиозного замысла мира, почувствовать силы, более старые и сильные, чем сама земля, и принять необъятность того, чего мы не можем знать.
Лаура Трухильо, ее муж и четверо детей живут в Огайо.Лаура — бывший репортер и редактор, работавшая на юго-западе и северо-западе Тихого океана. Сейчас она работает в компании, предоставляющей финансовые услуги.
Примечание редактора: эта история написана на основе отчета Службы парков США, интервью с членами семьи и экспертами, заметок и воспоминаний писателя. Диалог в некоторых частях истории, например, с рейнджером, записывался в заметках. Другой диалог воссоздан на основе интервью и памяти писателя. Когда к сводной сестре писателя связались по поводу обвинений в жестоком обращении с ее отцом, она сказала: «Это не тот человек, которого я знала.”
Келли Френч Для США СЕГОДНЯ СЕТЬСемь крупнейших ошибок при разводе — Адвокат по совместному разводу и семейному праву Тампы — Закон Open Palm
Доктор Алехандро, семейный врач из Филиппин, воспользовался нашими услугами после того, как его развод был уже завершен, потому что его бывшая жена Луна отказалась разрешить ему проводить время со своими тремя маленькими детьми. Алехандро — невысокий мужчина, что могло объяснить, почему ему всегда было что доказывать. Когда я впервые встретил Луну, она была худощавой и хрупкой, с длинными черными волосами и светлой кожей.Она напомнила мне ведьму. В те годы, когда мы представляли Алехандро, Луна колебалась в весе, взрываясь, как рыба-фугу, в более здоровые времена, а затем сдувалась, как воздушный шар, когда она была в депрессии.
Алехандро и Луна были вместе как масло и вода. Иногда мы видим пары, которые настолько явно несовместимы, что задаемся вопросом, как они вообще сошлись. Они были одной из этих пар. Луна обладает театральной личностью. Она выражает крайние эмоции и стремление к вниманию, и у нее чрезмерная потребность в одобрении.Она часто приукрашивает и врет. Она не видит свою личную ситуацию реалистично, вместо этого драматизирует и преувеличивает свои трудности. Она склонна к манипуляциям, но также может легко поддаваться влиянию окружающих.
Алехандро нарциссичен. Он озабочен вопросами личного достоинства, власти, престижа и тщеславия. Он тоже драматичный и эмоциональный. Хотя сам Алехандро не ангел, его самая большая проблема — это Луна.
Луна страдала психическим заболеванием. Сразу после рождения их первого ребенка, Джейсона, она стала Бейкером после того, как сказала Алехандро, что собирается покончить с собой.Ей поставили диагноз послеродовой депрессии и посттравматического стрессового расстройства из-за жестокого обращения в детстве. Я уже упоминал, что она тоже алкоголичка?
Алехандро и Луна назвали своего первого ребенка «Джейсон», потому что это означает «лидер». По мере того, как депрессия Луны усиливалась, и у вечеринок появлялось больше детей, Джейсон действительно оправдал свое имя, часто выступая в роли Луны и опекуна младших детей.
Когда Джейсону был около года, Луна написала ему извиняющееся, самоубийственное письмо: «Мне очень жаль, что я сделал это с тобой.Надеюсь, ты достаточно молод, чтобы забыть меня. Пожалуйста, знайте, что это не ваша вина. Мама болела мозгом, как и ее мама, но это не ты ». Попытка Луны не увенчалась успехом, и пара продолжила жить своей жизнью.
Через пару лет после рождения Джейсона стороны приветствовали второго сына, Дастина. Дастин был назван, потому что это означает «храбрость», качество, которое окажется полезным, когда Луна все дальше скатывается в депрессию и алкоголизм. В очередной раз Луна страдала от послеродовой депрессии.Она прошла электросудорожную терапию, лечение тяжелой депрессии, при котором точно контролируемый электрический ток подается на мозг пациента, вызывая кратковременный приступ в мозгу.
После рождения Дастина Луна испытала резкие изменения настроения, говорила очень тихо и часто пахла алкоголем. Она казалась рассеянной и часто забывала забрать детей из детского сада. Ее пьянство резко возросло, что привело к расторжению брака между сторонами.
Вскоре после рождения их дочери Ангел (названной «Ангел» из-за ее херувимской внешности и манеры поведения) Луна была в состоянии алкогольного опьянения.«Алехандро, — истерически кричала она, — я собираюсь убить себя … Я собираюсь врезаться в дерево». Алехандро, который теперь привык к поведению Луны во время приступов PPD, спокойно умолял: «Луна, пожалуйста, не делай этого». Он пытался помешать ей сесть в машину, но она смогла сбежать. В очередной раз она прошла курс лечения Бейкера и прошла курс лечения ЭСТ. Ей прописали лекарства от биполярного расстройства, но она отказалась их принимать из-за побочных эффектов. Это заставило ее набрать вес, и она была очень поглощена своим внешним видом.
Когда Луна наконец подала прошение о разводе, она ложно обвинила Алехандро в домашнем насилии. Что еще более шокирующе, во время бракоразводного процесса Луна ложно обвинила Алехандро как минимум пять раз в сексуальных домогательствах к детям. Она обвинила его в использовании неподходящих методов туалета для детей, несмотря на то, что метод, в котором она его обвинила, является традиционным методом приучения к горшку в его филиппинской культуре, и даже при том, что на самом деле он никогда не использовал этот метод на детях.Метод заключается в наполнении ковша для воды и медленном поливании большого количества воды на ягодицы сзади и над ягодицами. Другой рукой быстро скребет ягодицы вверх и вниз.
Оценщик опеки не поверил обвинениям Луны в сексуальном насилии, потому что маленькие дети стали более конкретными в своих обвинениях, когда их свидания с Алехандро прекратились. Оценщик объяснил:
Когда дети не видят человека в течение определенного периода времени, дети могут стать более восприимчивыми к стереотипному представлению о человеке как о «плохом человеке» или как о человеке, «совершающем плохие поступки», потому что дети этого не делают. иметь корректирующий опыт со взрослым, чтобы вызвать когнитивный конфликт со стереотипным воображением.Луна даже взяла интервью у своих сыновей относительно предполагаемого сексуального насилия, и она записала это на видео. По словам экспертов, вовлеченных в дело, интервью было очень «ведущим,« проблемным »,« создавало [d] высокий риск заражения и влияния »и« неуместным ».
Во время бракоразводного процесса Луна была обвинена в вождении в нетрезвом виде и была арестована за отказ от алкотестера. После этого оценщик содержания под стражей попросил Луну пройти тестирование на наркотики и алкоголь, но она не согласилась.Когда она, наконец, сделала это через 8 дней, у нее был положительный результат на фосфатид-этанол, что указывало на то, что она потребляла большое количество алкоголя в течение последних 2-3 недель.
Примерно в то время, когда стороны завершили развод, отец Луны, Геральд, по душам поговорил с Алехандро. «Алехандро, я беспокоюсь о твоей безопасности. Я знаю, какой может быть Луна, и она так тебя ненавидит ». Алехандро уныло опустил голову и медленно покачал ею взад и вперед в неудачной попытке убедить Геральд в том, что беспокоиться не о чем.Геральд предупредил Алехандро: «Я знаю, что ты не хочешь слышать или верить этому, но Луна сказала мне, что собиралась убить тебя». Алехандро не смог даже ответить… даже гнева. Он просто потерпел поражение.
Вместо того, чтобы устранить эту угрозу, Луна решила превратить жизнь Алехандро в сущий ад. После того, как было вынесено окончательное решение о разводе, она снова пожаловалась DCF на то, что Алехандро изнасиловал детей. К сожалению, но вполне понятно, учитывая серьезность обвинений, зависимый суд временно приютил детей от Алехандро.
В конце концов, зависимый суд отклонил его иск, чтобы его можно было рассмотреть в суде по семейным делам, и Алехандро предоставили пять ночевок каждые две недели. Ему было запрещено использовать метод гигиены Табо для детей, метод, который он никогда не использовал, и ему было приказано предоставить детям полную конфиденциальность, когда они пользуются ванной. Суд также обязал Луну пройти тест на алкоголь, если Алехандро подозревает, что она пила.
После этого Луна отказалась позволить Алехандро проводить время с Ангелом, снова обвинив его в неподобающем прикосновении к ней.Однако она не уведомила DCF, координатора по делам родителей или опекуна ad litem сторон о предполагаемом насилии. И она действительно позволяла ему проводить время с Ангелом, когда это было удобно для нее. Она разрешила ему отвести Ангела к врачу и пообедать с мальчиками, указав, что Алехандро может навещать Ангела, пока тот остается в общественном месте.
Луна явно учила маленького Ангела поверить в то, что она подверглась насилию. Однажды Ангел сказала по телефону близкой подруге своей матери Анне, что «кто-то трогает мои интимные места.Анна слышала, как Луна говорила Ангелу: «Не говори ей этого! Ты не должен ей так говорить! » Анна знала, что признание Ангела сфабриковано, поэтому она не беспокоилась о своей безопасности с отцом. Вместо этого ее беспокоило психическое состояние Луны.
Кроме того, Ангел сообщил Алехандро: «Папа, я не могу пойти с тобой, пока не скажу судье, что ты со мной сделал». А позже она сказала ему: «Ты должен прекратить прикасаться к моим интимным частям, хорошо, папа? Если ты просто признаешься в том, что сделал, я тебя увижу.«Как отец реагирует на подобные выдумки?
В один из выходных, посвященных Дню труда, Алехандро должен был проводить время с детьми, но Луна не позволила Ангелу увидеться с отцом. Когда Луна позвонила, чтобы поговорить с мальчиками, она не сказала Алехандро, доктору, что Ангел плохо себя чувствует. Вместо этого она безумно звонила в полицию и дежурному врачу в больнице, где работал Алехандро: «Ты должен мне помочь! Моя дочь посинела! » Врач ответил: «Вы должны немедленно доставить ее в отделение неотложной помощи.Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, и мы сделаем все возможное, чтобы помочь ей здесь ». Как ни странно, Луна спокойно ответила: «Нет, я думаю, ей здесь будет хорошо». Поразительно, но, несмотря на то, что Луна является дипломированной медсестрой и знает о потенциальной опасности этого, она дала Энджелу рецептурные лекарства, которые ей не прописали.
На следующее утро Луна снова связалась с больницей, и врач снова сказал: «Вы должны немедленно доставить Ангела в больницу». Луна просто ответила: «Нет». Врач был ошеломлен: «Почему бы и нет ?!» Луна категорически заявила: «Я не могу отвезти Ангела в больницу, потому что Алехандро побьет меня, если я это сделаю.Врачи Ангела связались с DCF, потому что заподозрили, что Луна пренебрегала и злоупотребляла Ангел, не доставив ее в больницу по совету, и давая ей рецептурные лекарства, которые ей не прописали, и без консультации врача.
Несмотря на то, что она отказывалась работать, Луна часто забывала забрать детей из программ реабилитации, и Алехандро приходилось уходить с работы, чтобы забрать их. Однажды Алехандро подобрал Ангела, и она осталась с ним на ночь впервые за много месяцев.Луна даже не связалась с ним, чтобы проверить, как живёт Ангел, до следующего утра. Тем не менее, Луна отказалась позволить Алехандро навестить Ангела во время их следующего запланированного визита.
Когда Алехандро умолял Луну пересмотреть свое решение, она решила: «Хорошо, Ангел может остаться с тобой, если твоя девушка поможет Ангелу с туалетом и душем. Если Элисон откажется выполнять эти обязанности, DCF запретит вам посещения ». Имейте в виду, что DCF снова не вмешивался. И Луна попросила Джейсона убедиться, что Алехандро не водит Ангел в ванную и не купает ее.Потому что этому ребенку нужно было больше ответственности.
Однажды Луна позволила Алехандро забрать Ангела в ее детский сад. Когда он прибыл, детский сад связался с Луной, чтобы получить ее разрешение. Луна немедленно отправилась в детский сад, и, прежде чем позволить Алехандро забрать Ангела, она громко спросила Ангела: «Ангел, кто должен помогать тебе сходить в ванную и искупаться, когда ты будешь в доме своего отца?» Ангел тихо ответила: «Элисон», и Луна позволила ей уйти с Алехандро.Когда он спросил Луну, может ли он взять Ангела на следующий день на выходные, она отказалась, утверждая, что ее адвокат не позволит этого.
После этого детский сад Ангела связался с Алехандро, потому что она не смогла связаться с Луной, а Ангела нужно было забрать, потому что у нее были вши. Алехандро подобрал Ангела, лечил ее от вшей и проинструктировал Луну о том, что ей нужно делать для дальнейшего лечения Ангела.
Пару недель спустя, когда Алехандро пошел в детский сад Ангела, чтобы забрать ее, никто из сотрудников не проверил, была ли с ним Элисон.Детский сад позволил ему взять Ангел, и он проводил с ней и мальчиками все выходные. Само собой разумеется, что мать, искренне считавшая, что ее маленькая дочь подвергается сексуальным домогательствам, не позволяла своему ребенку никуда идти с этим человеком.
Несколько дней спустя Луна снова отказалась позволить Алехандро навестить Ангела. Луна встретила его в детском саду и устроила сцену перед директором, заявив: «У меня есть приказ от DCF и запретительный судебный приказ против моего бывшего мужа!» У нее не было ни того, ни другого.Алехандро покинул детский сад, потому что не хотел обострять ситуацию в присутствии Ангела. Режиссер неоднократно просил Луну: «Пожалуйста, предоставьте мне документацию по вашим обвинениям». Конечно, Луна не смогла его предоставить. Директор сообщил Луне: «Если есть юридическая документация, запрещающая Алехандро забрать Ангела, тогда вы должны предоставить ее мне, или я продолжу позволять ему забирать Ангела». Директор сообщила Луне на горячую линию о жестоком обращении с детьми, потому что она чувствовала, что Ангел небезопасен с Луной в ее нынешнем психическом состоянии.
Алехандро выразил неуважение к отказу Луны позволить ему проводить время с Ангелом, среди прочего. Он ходатайствовал об изменении окончательного приговора. Луна была признана неуважительной за отрицание контактов Алехандро с детьми без каких-либо юридических оснований для этого. Поскольку она была недовольна решением семейного суда, в попытке передать дело другому судье, Луна снова беспрерывно жаловалась в DCF, снова ложно обвиняя Алехандро в жестоком обращении с детьми, тем самым инициируя еще один вопрос о зависимости.Суд иждивенцев вынес постановление о защите детей от Алехандро. Луна просто ходила по магазинам, надеясь найти суд, который наконец вынесет решение в ее пользу, и она невольно заручилась поддержкой DCF, чтобы сделать это.
Но Луна начала отказываться от давления заботы о трех детях 100% времени и повторения своей лжи о жестоком обращении с Алехандро. В ее дом неоднократно вызывали полицию. В конце концов, она была исполнена Бейкера после того, как сказала терапевту, что «хотела умереть, она хотела, чтобы ее дети окружали ее, пока она умирает, и что она возьмет детей с собой.Офицер полиции, присутствовавший, когда она делала эти заявления, связался с горячей линией жестокого обращения с детьми в связи с серьезными угрозами Луны детям. Однако, когда мы попытались заставить терапевта дать показания об этом инциденте, она изменила свою мелодию, заявив, что Луна никогда не угрожала жизни детей. Она указала, что она не может «ни подтвердить, ни опровергнуть», что она даже знала детей или Луну, и что ей потребуются освобождения, выполненные обоими родителями, прежде чем она сможет обсудить этот вопрос. На протяжении всего процесса мы постоянно удивлялись тому, как Луна могла манипулировать людьми на свою сторону, даже профессионалами.
В соответствии с иском о зависимости от Алехандро, его осмотрели несколько врачей, один из которых считал, что Луна пострадала от Мюнхгаузена по доверенности. Этот синдром представляет собой модель поведения, при которой лицо, осуществляющее уход, намеренно преувеличивает, фальсифицирует и / или вызывает физические, психологические, поведенческие и / или психические проблемы со здоровьем у тех, кто находится на его попечении. Это поведение, в основе которого лежит обман, представляет собой неуловимую, потенциально смертельную и часто неправильно понимаемую форму жестокого обращения с детьми или медицинского пренебрежения, которую трудно определить, обнаружить и подтвердить.Эти преступники готовы удовлетворить свою потребность в позитивном внимании, причиняя вред собственному ребенку, тем самым принимая на себя роль больного по доверенности. Иногда они также могут взять на себя роль героев и привлечь еще больше положительного внимания, проявляя заботу о своем ребенке и спасая его. Если вы смотрели фильм «Шестое чувство», то помните, что один из героев движения страдал этим странным синдромом. Меня это особенно расстраивает, потому что это противоречит любому естественному материнскому инстинкту, который должен быть у матери.Врач никогда не осматривал Луну, но, узнав о следующем, он решил, что она страдает этим синдромом: неоднократные ложные обвинения Луны в жестоком обращении с детьми; ее ложные обвинения в домашнем насилии; история ее детства; ее алкоголизм; ее расстройства личности; ее привычка водить детей к нескольким врачам по разным, необоснованным причинам; ее отказ отвезти Ангела в больницу, когда ребенок был «синим» и когда врачи рекомендовали ей это сделать, и вместо этого лечить ее лекарствами, для которых Ангел не был прописан; среди прочего тревожного поведения.
Алехандро также требовал изменения окончательного решения по вопросам, не связанным с разделением времени. Несмотря на то, что он платил Луне реабилитационные или компенсирующие алименты в размере 1500 долларов в месяц в течение 18 месяцев, она не предпринимала никаких попыток «преодолеть разрыв». Она была безработной и потеряла лицензию медсестры.
Судья решила отделить вопросы, касающиеся детей, от других вопросов, и назначила окончательное слушание по вопросам, не связанным с детьми. Луна утверждала, что она слишком больна, чтобы работать.Однако на одном дыхании она утверждала, что достаточно хорошо себя чувствует, чтобы заботиться о детях.
За два дня до суда по вопросам, не связанным с детьми, я свергнул психиатра Луны, доктора Гуллиблмана. По словам доктора: «За последние пару лет Луна перенесла несколько крупных припадков». Когда я спросил доктора относительно способности Луны заботиться о детях с ее «заболеванием», он посоветовал: «Ее друг, который помогал в прошлом, может помочь ей, пока все не стабилизируется.
Во время дачи показаний Луна «заболела», как только я начал сомневаться, есть ли у доктора Хирша план лечения, чтобы довести Луну до состояния, при котором она снова сможет работать, — именно этот вопрос должен был быть решен. спустя два дня. Луна заявила, что ее вырвало, и она выбежала из комнаты в общественный женский туалет. Наконец, после долгого волнения и ожидания, поскольку пульс Луны, по словам доктора Гуллиблмана, «был неправильным», он потребовал, чтобы она уехала на машине скорой помощи, несмотря на то, что она этого не хотела.Но Луна получила именно то, что хотела… Суд продолжался, и Алехандро был вынужден продолжать выплачивать ей алименты до тех пор, пока суд не вынесет решение по этому вопросу.
Луна также отказалась предоставить документацию, чтобы стороны могли подавать свои налоги совместно, как того требует окончательное судебное решение, чтобы уменьшить налоговые обязательства Алехандро. Бухгалтер сторон неоднократно уведомлял их об информации, которая все еще необходима для подачи налоговой декларации, но Luna не предоставила ее, что привело к дорогостоящим штрафам.После того, как Луна сказала координатору по вопросам родителей, что она не будет подавать налоги вместе, Алехандро выразил неуважение. Его ходатайство было удовлетворено после того, как Луна призналась судье, что не предоставила бухгалтеру необходимую информацию. Даже после того, как ее презирали, она отказалась сотрудничать, и ее снова презирали.
Луна также отказалась подписать документы, необходимые для продажи семейного дома, несмотря на то, что ей было приказано это сделать, и она даже не проживала в нем.Ее нашли в презрении. Из-за ее бездействия стороны потеряли как минимум пять предложений полной цены на дом. Штрафы и проценты продолжали накапливаться на доме, и Алехандро был обязан продолжать выплачивать ипотеку до тех пор, пока дом не будет продан. Когда Луна продолжала отказываться от сотрудничества, ее снова встретили в презрении.
Тем временем Алехандро усердно работал над тем, чтобы как можно быстрее завершить свой план дела в суде по делам иждивенцев, чтобы он мог возобновить разделение времени со своими детьми.Он прошел психосексуальное и психологическое обследование и тестирование на детекторе лжи, и в конечном итоге он был очищен от сексуального насилия.
Пока Алехандро упорно трудился, чтобы завершить свой план, психическое здоровье Луны еще больше ухудшилось. Суд обязал ее пройти обследование на предмет злоупотребления психоактивными веществами и следовать рекомендациям, включая выборочный анализ мочи. По словам доктора Гуллиблемана, она страдала серьезной рецидивирующей депрессией, тяжелым генерализованным тревожным расстройством и паническим расстройством с агорафобией.Ей прописали клонопин, тразодон, пексеву, кепру, флоринеф и другие лекарства. В связи с серьезным характером ее психических и физических заболеваний врачи постановили, что она не может водить машину или работать даже с серьезными ограничениями.
Однажды днем Луна отвела Энджел на прием, и она не смогла найти сиделку для девятилетнего Джейсона. Его заставили идти домой из школы, и он был один как минимум два часа, когда его нашел риелтор. Она позвонила Луне, но Луна не ответила.Сотрудник, ведущий дело о зависимости, проинструктировал Алехандро позвонить на горячую линию по борьбе с жестоким обращением с детьми и подать отчет, что он и сделал.
Луна неоднократно писала Алехандро по электронной почте, выдавая себя за Джейсона. Представившись Джейсоном, она притворилась, что недовольна тем, что Алехандро не отвечает на телефонные звонки Джейсона, хотя Алехандро постоянно звонил детям, а они не отвечали. В конце концов она призналась: «Хорошо, ты меня поймал! Я отправил электронное письмо! Клянусь, ты недостаточно назовешь Джейсона. И Джейсон боится, что вы его убьете.Алехандро спросил: «Почему ты сказал такие вещи?» Она объяснила: «Джейсон просил меня добиться от вас постановления о вторжении». Алехандро был в ярости. «Откуда ребенку возраста Джейсона вообще известно, что такое запрет на вторжение?» У Луны не было ответа, но она продолжала свои попытки «промыть мозги» детям и оттолкнуть их от Алехандро.
Во время судебного разбирательства по делу о иждивении прокурор штата, видевшая за свою карьеру множество неблагополучных семей, сказала нам, что у Луны «очень серьезное психическое заболевание и сильная ненависть к отцу.Она умеет манипулировать людьми для достижения своих целей. Она не ставит детей на первое место. Она хотела, чтобы они находились в приемной семье против отца или бабушек и дедушек. Я никогда не забуду эту семью после почти 24 лет работы на иждивении ».
После того, как он был оправдан в суде по зависимостям, Алехандро попытался возобновить разделение времени, как это было до иска о зависимости. Хотя исторически он проводил время с детьми по вторникам поочередно до 20:30, теперь Луна утверждала, что это 8:30.м. было слишком поздно. Она утверждала, что это не давало детям достаточно времени для выполнения домашних заданий, несмотря на то, что у них было два часа 40 минут, чтобы выполнить домашнее задание, прежде чем Алехандро их заберет. Тем не менее, он выполнил требование Луны вернуть детей в 19:30. избегать конфликтов и прилагать все усилия, чтобы видеть детей как можно чаще.
После утверждения, что Алехандро должен вернуть детей в 19:30, однажды ночью, Луна попросила его оставить их на ночь, потому что у нее были «планы».Алехандро снова выполнил ее требование. Луна не смогла предоставить ему сменную одежду для детей, несмотря на его просьбу.
Когда дети делили время с Луной, они часто были одеты не в соответствии с погодой, а также в одежду в плохом состоянии. Однажды в понедельник после выходных, проведенных Алехандро с детьми, он понял, что Луна не смогла обеспечить Ангел подходящей обувью. В школе Энджел требовалось, чтобы у нее были туфли с закрытым носком, а не сандалии, которые упаковывала Луна.Поскольку ему нужно было идти на работу, он попросил, чтобы школа связалась с Луной, чтобы принести подходящую обувь для Ангела, но учительница Ангела не смогла с ней связаться.
Однажды Алехандро прибыл в дом Луны, чтобы забрать детей. Он просигналил и ждал в своей машине детей. Луна крикнула из двери: «Я не позволю им пойти с тобой, потому что ты одна». Алехандро был один, чтобы забрать их во время нескольких других недавних посещений, и не было постановления суда, требующего присутствия других.Опасаясь сцены, он остался без детей.
Несмотря на то, что Луна была обязана брать детей на консультацию, она отказалась сделать это, потому что предпочла отвести их к другому консультанту, которого суд уже счел неприемлемым.
Психическое здоровье Луны ухудшалось. Однажды Алехандро пошел к ней домой, чтобы забрать детей в свой обычный визит. Когда он приехал, дети открыли дверь. Тут же появилась Луна, разговаривая по телефону. Когда дети вышли, чтобы поприветствовать отца, Луна поспешила их обратно в дом и продолжила разговаривать по телефону.Алехандро подождал еще несколько минут, оставаясь в машине, потому что боялся подойти к дому Луны. Луна продолжала входить и выходить из дома, разговаривая по телефону. Наконец, Алехандро вышел из машины и, оставаясь рядом с машиной, спросил ее, собирается ли она отдать ему детей. Она проигнорировала его вопрос, продолжая говорить по телефону. Удивительно, но Алехандро подслушал, как Луна произнесла свое имя и сказал другому человеку, что «Алехандро только что сбил меня с ног и ударил.Услышав эту ложь, Алехандро сразу же сел в машину, чтобы уехать. Затем Луна сказала человеку по телефону: «Я попытаюсь помешать ему уйти». Она запрыгнула на капот его машины. Он немедленно вышел из своей машины, и Луна приказала человеку поторопиться, потому что Алехандро собирался сбить ее на своей машине.
Дети испугались, начали кричать и бегать. Алехандро немедленно позвонил в службу 911. Он попытался успокоить детей, пока они ждали полицию.Когда приехала полиция, он рассказал им, что произошло.
Затем Алехандро подошел к дому соседей и поговорил с ними, потому что они были свидетелями всей сцены. Сосед сообщил ему: «Сегодня днем я помог Луне обработать раны на ее лице после того, как она упала и ударилась лицом. Она была слишком пьяна, чтобы ходить ». Когда Луна в конце концов последовала за ним в дом соседа, Алехандро заметил, что у нее была ссадина на правой щеке и рваная рана над левой бровью.Когда офицер спросил Луну о том, что с ней случилось, она солгала, что «Алехандро сбил меня с ног и ударил». Алехандро запаниковал, опасаясь, что он снова попадет в тюрьму из-за ложных обвинений Луны в жестоком обращении, как он сделал 4 года назад, когда она ложно обвинила его в домашнем насилии. После допроса сторон офицеры поговорили с соседями. Затем офицеры освободили Алехандро с детьми, и Бейкер действовал Луну.
После этого следователь по защите детей из офиса шерифа посетил Алехандро, потому что «кто-то» позвонил им по поводу этих событий и заявил, что Алехандро напал на Луну и избил ее.После разговора с Алехандро и детьми офицер порекомендовал Алехандро: «Вы действительно должны подать экстренное ходатайство, чтобы дети остались с вами. С ней они в опасности. Алехандро последовал совету офицера. Суд постановил, чтобы стороны не контактировали, но решил подождать, чтобы полностью рассмотреть дело до суда.
После этого инцидента координатор сторон по воспитанию детей попросил, чтобы его отстранили от дела, потому что он не верил, что Луна не сочинит ложь против него, если ей не понравится его помощь.
Луна сильно зависела от своего десятилетнего сына Джейсона. Джейсон стал «хозяином дома», заботясь о Луне и двух младших детях. Хотя он вел себя жестко и стойко, эта ответственность тяжело давила на Джейсона. К счастью, в отличие от большинства детей, живущих в такой эмоциональной среде, оценки Джейсона не пострадали, и он не проявлял плохого поведения. Дастин и Ангел также продолжали хорошо учиться в школе, что является истинным свидетельством того, насколько прекрасны и сильны эти дети.Многие дети, перенесшие то, что испытали эти дети, заболевают, впадают в депрессию или даже склонны к суициду. Они действуют в школе, и их оценки страдают. Из-за своего плохого поведения они могут начать терять важные дружеские отношения, что только усугубит их эмоциональную борьбу.
Перед тем, как началось судебное разбирательство, Луна потеряла последние клочки рассудка и предприняла попытку самоубийства, пока дети находились на ее попечении. Подруга Луны обратилась к Анне, женщине, которая была для Луны как мать, и попросила Анну связаться с Луной, потому что она была в плохой форме.Когда Анна позвонила Луне, она не очень хорошо говорила. Анна услышала крики детей на заднем плане.
Очевидно, Ангел, которой в то время было всего 6 лет, слышала, как Луна говорила кому-то, с кем она говорила по телефону, что собирается покончить с собой. Ангел сказал Джейсону, который затем спросил Луну: «Мамочка, что я могу сделать, чтобы ты не убил себя?» Луна крикнула детям: «Убирайтесь из моей комнаты!» Джейсон, вечный лидер и защитник, сказал ей: «Ты не собираешься этого делать». Анна спросила Луну о том, что имел в виду Джейсон, и Луна ответила: «Убей себя.Затем Джейсон крикнул семилетнему Дастину: «Это все твоя вина».
Анна спросила Луну: «Ты говорила перед детьми, что собираешься убить себя?» Луна ответила: «Ты просто хочешь забрать моих детей», и повесила трубку Анне. «Джейсон, дай мне нож». Джейсон ответил: «Я не падаю на это», и побежал на кухню, чтобы заблокировать ножи. Луна попыталась заставить Джейсона пошевелиться и оторвать его от ножей. Дастин начал звонить в службу 911, и Луна выбила телефон из его руки.
Джейсон проинструктировал Дастина: «Иди, скажи соседям, чтобы они позвали на помощь». Соседи попытались поговорить с Луной, и Луна начала немного успокаиваться. Затем соседи вызвали полицию. Луна сказала Анне: «Я устала, но я не хочу убивать себя на глазах у детей». Дети все еще оставались на заднем плане, кричали и плакали.
Когда приехала полиция, Луна крикнула детям: «Не открывайте дверь. Джейсон, проверь, кто это. Дастин открыл дверь. Вошла полиция, и Луна сердито крикнула: «Уходи из моего дома!» Они попытались надеть на нее наручники, и она сопротивлялась.Полиция вывела ее на улицу, и они смогли надеть на нее наручники. Ее сестра приехала и обнаружила пустые бутылки из-под алкоголя, разбросанные по всему дому. Дети все еще были очень расстроены и плакали. Луна солгала полиции о местонахождении Алехандро, сказав им, что он проживал за пределами штата. Поскольку он был на рабочей конференции за пределами штата, и хотя Луна сказала полиции, что не хочет, чтобы дети уезжали с ее сестрой, полиция временно отпустила детей сестре Луны, пока Алехандро не вернулся с семинара.И снова Луна сыграла роль Бейкера.
Суд по семейным делам предоставил Алехандро временное единоличное право принимать решения и разделение времени и приказал Луне не контактировать с детьми. Дети процветали под его опекой, никогда не пропускали школу, наслаждались гораздо более строгим графиком и более высоким уровнем заботы.
Однако, к сожалению, Луна в конце концов потребовала восстановления режима разделения времени. Опекун ad litem порекомендовал ей принять участие в нескольких посещениях под присмотром взрослых. Эти посещения прошли относительно хорошо, поскольку Луна во время них находилась под микроскопом.Спустя год после попытки Луны покончить жизнь самоубийством в присутствии своих детей, GAL рекомендовал ей начать разделение времени без присмотра, объяснив, что дети сказали ему, что они не боятся заботы Луны. Тем не менее, GAL, из всех людей, должен был понимать, что у детей могли быть скрытые мотивы, чтобы сказать, что они не напуганы, например, они не хотели расстраивать Луну, или они думали, что это то, что GAL хотел услышать.
Судьи, участвующие в этом деле, как и многие судьи, участвующие в делах по семейному праву, во многом зависели от мнения GAL.Понятно, что судья хотел бы получить экспертное заключение нейтральной стороны, которая оценила родителей, детей и имущество. Но GAL, вовлеченная в это дело, не нашла времени, чтобы просмотреть объемный отчет, поговорить с множеством вовлеченных сторон или провести психологическое тестирование сторон. Несмотря на то, что у GAL был этический долг предоставлять рекомендации под его профессиональной защитой лицензированного психолога со степенью доктора философии, GAL сознательно давал свои рекомендации с ограниченной информацией.Ему не удалось провести тщательный анализ, и он не смог рассмотреть историю Луны или доказанное поведение в прошлом. GAL не проверял психическое благополучие Луны из каких-либо непредвзятых источников.
GAL и суд, похоже, придерживались мнения, что вместо того, чтобы пересматривать историю психических заболеваний Луны с момента вступления в силу окончательного приговора, было бы справедливее взглянуть на краткую историю, поскольку ее неконтролируемое разделение времени было восстановлено. GAL заявил в суде, что, по его мнению, если Луна продолжит контролировать разделение времени до финального слушания, это создаст основу для того, чтобы он не имел доступа к информации от детей о том, как они будут реагировать на неконтролируемое разделение времени и как Луна будет справляться с разделением времени без учителя.Он был обеспокоен тем, что, если Луне не будет предоставлена возможность неконтролируемого разделения времени до последнего слушания, это создаст предубеждение против нее, несмотря на то, что ее ужасное поведение является причиной, по которой ее разделение времени было приказано контролировать. Алехандро отчаянно верил, что о пагубном влиянии действий Луны на детей не следует быстро забывать. Тем не менее, GAL продолжал уделять недостаточно внимания истории психических заболеваний Луны, свидетельствуя, что «если человек не продемонстрирует, что он находится в группе риска в настоящее время, я считаю, что это не будет отражать то, что мы должны ценить как выздоровление человека от проблем с психическим здоровьем, чтобы он навсегда оставался под каким-то пристальным вниманием или наблюдением, или обнаружение его небезопасных людей, чтобы находиться рядом, потому что у него были проблемы с психическим здоровьем в прошлом.Основывая свои рекомендации на этом предположении, GAL ставил интересы Luna выше интересов детей.
Суд принял рекомендацию GAL без надзора за разделением времени Луны, даже не предоставив Алехандро слушание в качестве доказательств. Суд обязал Луну забирать детей из школы по чередующимся средам и отвозить их на встречу с GAL. Однако, согласно GAL, Луна забыла назначить встречу по решению суда.Однако, по словам Луны, встреча с GAL не состоялась, потому что у GAL был «конфликт расписания». Более того, примерно через неделю Луна не смогла забрать детей из школы, как было приказано, потому что она опоздала на прием к врачу.
Луна пошла в школу Ангела, чтобы пообедать с ней, и она была одета так, что открылась для одного из других детей. Ребенок сказал Ангелу: «Я видел нижнее белье твоей мамы!»
Несмотря на то, что Луна, похоже, снова вернулась к своим дурным привычкам, в конечном итоге GAL рекомендовал, и суд постановил восстановить разделение времени Луны в соответствии с окончательным решением.Луна начала ложно обвинять Алехандро в том, что он не ответил ей по поводу обмена таймшерами и других вопросов, связанных с детьми. Фактически, Алехандро ответил на все ее электронные письма, и, если бы Луна не получила электронные письма, она могла бы позвонить или отправить ему текстовое сообщение.
Между сторонами возник конфликт по поводу разделения летнего времени. Луна спросила Алехандро: «Какие три недели вы бы хотели летом для продления летнего разделения времени?» Он попросил: «Последние три недели были бы идеальными, потому что мне нужно учиться в начале лета для своих советов.Луна указала: «Я хочу, чтобы мои три недели прошли через неделю после окончания школы». Казалось, они это уладили. Но затем Луна обвинила Алехандро в том, что он строил планы в течение трех недель, которые она просила, несмотря на то, что она ошиблась во времени. Она также ошибочно обвинила Алехандро в намеренном планировании вечеринки по случаю дня рождения Дастина во время ее первого неконтролируемого уик-энда с разделением времени, несмотря на то, что он планировал это за несколько недель до этого, и он не мог знать, что суд собирается предоставить ей время в эти выходные.Она отказалась позволить Дастину пойти на его день рождения. Затем она обвинила Алехандро в том, что он поставил детей в центр дела, несмотря на то, что именно она призналась, что слушала его телефонный разговор с Джейсоном.
Затем Луна потребовала, чтобы Алехандро забрал детей из лагеря рядом с домом ее нового парня, несмотря на то, что обмены были приказаны происходить в ее доме, и хотя на недавнем слушании она поклялась, что не переезжала в дом своего парня. дом. И даже если бы Алехандро чувствовал себя комфортно, меняя детей в другом месте, он не смог бы успеть в лагерь к обмену из-за своего рабочего графика.Затем GAL сообщил, что, по его мнению, летний лагерь ближе к работе Алехандро, чем старый дом Луны, хотя это не так. GAL попросил стороны договориться о выборе места обмена на полпути между новым домом Луны и домом Алехандро. Затем Луна попросила, чтобы обмен происходил в офисе ее парня или в их новом доме, который не находится в нейтральном месте или в центре города.
По мере того как Луна продолжала проводить время с детьми, Алехандро замечал все больше и больше примеров ее прежнего нездорового поведения.Однажды Луна написала Алехандро о месте обмена. Их связь пошла на юг, и в дело вмешалась GAL. Луна отправляла Алехандро яростные текстовые сообщения, на которые он в конце концов перестал отвечать. Она позвонила на сотовый Джейсона и поговорила с Джейсоном и Дастином. Ангел был в доме соседа. Алехандро сказал Дастину сказать матери, что Ангел перезвонит ей позже. Алехандро действительно велел Ангелу позвонить Луне, но Луна не ответила. Луна написала Алехандро, что, если она не получит известий от Ангела в течение следующего часа, она позвонит в полицию.Алехандро ответил, давай. Она отправила ему электронное письмо, которое было довольно бессвязным и угрожающим. Она казалась пьяной. Алехандро не ответил. Ангел снова позвонил и не смог оставить сообщение, потому что почтовый ящик Луны был переполнен. Луна вызвала полицию и попросила их провести проверку на благосостояние Ангела. Офицеры документально подтвердили, что Ангел действительно пыталась позвонить своей матери.
Луна принесла Ангела в комиссионный магазин матери давней подруги Алехандро, Кейси, прекрасно зная, кому он принадлежит.Первоначально Луна была сердечной к Кейси. Но когда она пошла платить по счету, она попыталась расплатиться кредитной картой. Банк отклонил транзакцию и попросил Кейси забрать ее карту, разрезать ее и отправить по почте в банк. Когда Кейси объяснила это Луне, она вышла из магазина, но затем вернулась со своим парнем и Ангелом. Ее парень вызвал беспокойство и в конце концов вызвал полицию. После того, как я объяснил ситуацию, полиция объяснила Луне, что компания, выпускающая кредитные карты, потребовала от Кейси разрезать карту и отправить им по почте.Кейси попросила, чтобы Луна и ее парень не возвращались в магазин. Ее парень унизительно заявил: «Я даже не делаю покупки в таком магазине». И он пригрозил связаться с Better Business Bureau, чтобы подать жалобу на Кейси.
Так же, как Луна перед попыткой самоубийства в присутствии детей, Луна начала жаловаться Алехандро на то, что дети страдают различными заболеваниями. Алехандро, врач, не заметил этого, когда дети находились на его попечении, и он серьезно опасался скрытых мотивов Луны, которые предполагали, что дети больны.Она сказала Алехандро, что Дастин страдает головными болями, когда находится на ее попечении. Алехандро попросил Луну не отводить Дастина к врачу без его присутствия. Тем не менее, несмотря на то, что стороны разделяют родительскую ответственность, которая требует, чтобы родители уведомляли друг друга о медицинских приемах детей, Луна отвела Дастина к врачу. Она не предоставила Алехандро контактную информацию врача и не уведомила его до приема. Он был особенно обеспокоен из-за того, что Луна часто принимала неверные медицинские решения в отношении детей, например игнорировала рекомендации врачей доставить Ангел в больницу в экстренной ситуации и давала Энджел лекарства, не прописанные ей.
Адвокат Луны ходатайствовал о забастовке или отклонении дополнительного ходатайства Алехандро, утверждая, что, поскольку судья уже определил, что в интересах детей, ее разделение времени в соответствии с окончательным приговором было восстановлено на работе, судья уже решил, что это было в их наилучшие интересы в отношении разделения времени, указанного в окончательном судебном решении, которое не может быть изменено навсегда. Фактически, стандарт изменения окончательного решения отличается от восстановления разделения времени для окончательного решения после временного распоряжения.Судья отклонил ходатайство Луны.
Наконец, состоялось последнее слушание по делу о доказательствах в отношении детей. Офицеры полиции и свидетели инцидентов, связанных с Актом Бейкера, дали показания против Луны. Сестра Луны свидетельствовала против нее. Свидетели в пользу Алехандро дали воспитатели детских садов, учителя и педиатр. Свидетели дал показания бывший координатор партии по делам родителей, который ушел в отставку после того, как Луна ложно обвинила Алехандро в том, что он сбил ее своей машиной, потому что он не мог доверять Луне, чтобы она не сочиняла ложь о нем.
Эксперт-психиатр засвидетельствовал, что Луна не в состоянии продолжать делить большинство времени с детьми. Он показал, что у Луны почти 100% риск рецидива из-за сопутствующих заболеваний. Прогноз ее был плохим, и ее расстройства продолжали оказывать серьезное влияние на ее жизнедеятельность. Злоупотребление алкоголем усугубило ее психические симптомы и увеличило риск рецидива. Это также увеличило ее риск самоубийства и риск несчастных случаев, вторичных по отношению к психомоторным нарушениям и неверному суждению.Ее хронические личностные характеристики, пограничные и театральные черты характера повышали ее риск суицидальных мыслей или жестов, импульсивности, неправильного суждения и чрезмерной реактивности на различные факторы стресса в ее жизни. Эти психические расстройства являются хроническими, потенциально излечимыми, но неизлечимыми. Лучшим предсказателем будущих проблем является поведение г-жи Рамирес в прошлом. Если она находится в состоянии алкогольного опьянения, ее неуверенность, когнитивные и психомоторные нарушения могут привести к вождению в нетрезвом виде или авариям.Такое поведение может причинить вред ее детям, если они будут с ней. Если дети подвергаются суицидальному поведению, агрессивному поведению, театральному поведению, самоповреждающему поведению, они могут, как следствие, получить острый и хронический психологический вред.